Стоит упомянуть и ещё о таких немаловажных атрибутах внешности как борода и коса.

Борода считалась у взрослых мужчин важнейшим символом чести. Дёрнуть за бороду и тем более плюнуть в неё было ужасным оскорблением, за которое могли вызвать на поединок, если не убить сразу. А коренится это в древнейших воззрениях на волосы как на одно из сосредоточий жизненной силы в человеке. Вспомним хотя бы змея Волоса, живой волос в речке, библейского богатыря Самсона, чья сила помещалась в «семи косах головы его», и остриженные волосы, которым незачем попадать в руки к злым колдунам. Не случайно старик Хоттабыч выдёргивал волоски из своей бороды – без этого магия не срабатывала. Не случайна и борода Черномора в пушкинской сказке…

Что касается косы, то девушка до замужества имела право ходить с распущенными волосами, однако подобная причёска имела характер, скорее, торжественный и ритуальный: попробуй-ка шить, готовить, стирать, ухаживать за скотиной, распустив густые волосы длиной по колено! И девушки их стягивали налобной повязкой, заплетали в косу – непременно одну (в знак того, что пока холостая, «одна»). Пряди волос в косе тоже укладывали строго определённым образом: одну поверх другой. Две косы и обратное плетение обычаем запрещались, это была принадлежность замужней. Девичья коса считалась не меньшим символом чести, чем борода у мужчин, и отношение к ней было точно таким же.

Расплетение косы надвое являлось одной из главных частей свадебного ритуала. Рассмотрим свадьбу как важную веху в жизни человека.

Дети принадлежали к роду родителей. А вот дочь-девушка, выходя замуж, переходила в род мужа. (Именно поэтому замуж «выходят» – в смысле, выходят из своего рода, покидают его.) Вот что означал для язычников такой переход: девушка должна была «умереть» в прежнем роду и «снова родиться» в другом, уже замужней, «мужатой» женщиной. Вот какие сложные превращения происходили с невестой. Отсюда и повышенное внимание к ней, которое мы под час видим на свадьбах, и обычай брать фамилию мужа. Ведь фамилия – это знак рода. Теперь нам ясно, почему жених старается внести невесту через порог своего дома обязательно на руках: ведь порог – это граница миров, и невесте, прежде чужой в этом мире, надлежит превратиться в свою. А что белое платье? Иногда приходится слышать, будто оно символизирует чистоту и скромность невесты, но это не правильно. На самом деле белый – цвет траура. Чёрный цвет в этом качестве появился сравнительно недавно. Белый же, как утверждают историки и психологи, с древнейших времён был для человечества цветом Прошлого, цветом Памяти и Забвения. А другим «траурно-свадебным» цветом был красный, «чермный», как он ещё назывался. Его издавна включали в одеяние невест. Есть даже народная песня: «не шей ты мне, матушка, красный сарафан» – песня дочери, которая не хочет уходить из родного дома к чужим людям – замуж. Итак, белое (или красно-белое) платье – это «скорбное» платье девушки, «умершей» для своего прежнего рода.

Теперь про фату. Ещё совсем недавно это слово означало просто «платок», которым закрывали лицо девушке. Ведь с момента согласия на брак её считали «умершей», а жители Мира Мёртвых невидимы для живых. Вот и невесту никому нельзя было видеть, а нарушение запрета вело к несчастьям и даже к безвременной смерти, ибо в этом случае нарушалась граница, и Мёртвый Мир «прорывался» в наш, грозя непредсказуемыми последствиями.

Надо упомянуть и ещё об одном интересном обычае: «Не женятся на тех, с кем вместе едят». Казалось бы, что в том плохого, если парень и девушка дружно работают и едят из одной миски, как брат и сестра? Мы уже знаем, что совместная трапеза делала людей «родственниками». А браки между родственниками не поощрялись.

В условиях родового строя (и много позже) в собственном восприятии и в восприятии общества человек оставался в первую очередь членом рода, а не индивидуальностью. Соответственно, моральными считались только такие поступки, которые способствовали процветанию рода. А это значит, что если одна большая семья на своём совете решала породниться с другой, обретая тем самым новых друзей и союзников, юноша и девушка должны были вступить в брак, что называется, без разговоров. Именно такое поведение считалось высоконравственным.

На русской свадьбе преимущественно звучали печальные песни. Невеста плакала, даже если шла за любимого. И дело здесь не в трудностях жизни замужем в прежние времена. Невеста покидала свой род и переходила в другой. Стало быть, она покидала духов – покровителей прежнего рода и вручала себя новым. Вот и плакала девушка, слушая жалобные песни и изо всех сил стараясь показать свою преданность родительскому дому, прежней родне и её сверхъестественным покровителям – умершим предкам, а в ещё более отдалённые времена – тотему, мифическому животному-прародителю.

В некоторых областях за девичьим целомудрием очень строго следили. Но столь же часто всё выглядело решительно наоборот: добрачные дети ни в коем случае не оказывались помехой для свадеб. Их-то матери как раз и считались «первыми невестами на деревне». Ведь каким было со времён глубокой древности главное требование к женщине? Чтобы могла выносить и родить здоровых, крепких детей. Вот и сватались парни наперебой к молодым матерям, уже доказавшим свою женскую полноценность. А если отцом добрачного ребёнка был знатный воин, боярин, сам князь – юную мать не только не проклинали, её на руках носили и в своём роду, и в роду жениха: счастье в дом приманила! Все знали, что воинов, особенно знатных вождей, осеняла милость Богов. В Древней Руси рабыня, родившая дитя от хозяина, освобождалась из рабства.

Взросление, старение… Смерть.

С человеком никогда ничего не случается просто так. Всё, что происходит, - знамение Богов, злых или добрых. Если кто-то внезапно поранился – это значит, что злые духи или сама Смерть готовы им завладеть. Опасно оставаться рядом с таким человеком, несчастье заразно и всех втягивает, подобно водовороту. Отсюда и наш страх перед умершим: а что, если он и меня утащит туда же – на тот свет, за грань между мирами, которую нарушила Смерть? Поэтому традиционные русские похороны содержат огромное количество ритуалов, призванных отдать умершему последнюю дань уважения и вместе с тем победить, изгнать подальше ненавистную Смерть. А ушедшему пообещать воскрешение, новую жизнь.

Как уже говорилось, при рождении ребёнка приобщали ко всем природным стихиям. Теперь, уходя из этого мира, человек с ними прощался. Почувствовав приближение смерти, старик просил сыновей вывести его в поле, и кланялся на все четыре стороны: «Мать сырая Земля, прости и прими! И ты, вольный свет-батюшка, прости, коли обидел…» потом ложился на лавку в святом углу, и сыновья разбирали над ним земляную крышу избы, чтобы легче вылетела душа, чтобы не мучила тело. А также – чтобы не вздумала остаться в доме, беспокоить живых.

«Все люди одного языка, как жившие на Рось–реке, так и самые дальние обитатели заприпятских болот, все славяне до самого Холодного моря на севере твёрдо знали, что забота о человеческом теле совершается для устройства души. При жизни душа и тело – одно. Как вода наполняет землю, как в кремне таится огонь, извлекаемый ударом твёрдого железа, так душа живёт в теле. Но и после разрушения тела сохраняется тайная связь останков с душой. Сожигается труп на погребальном костре – и очищенная огнём душа легко возносится на небесную твердь. Там мать и отец ждут детей, там друг находит друга, там конец всем разлукам и – свершение каждой мечты. Покинь тело на добычу птице, зверю, червям – и будет душа неприкаянно скитаться близ мест, где умер человек. За лишение обряда она постарается мстить не одним виновникам смерти тела, но всем людям без различья. Душа человека, тело которого брошено в воду, последует за ним, и горе тому, кто, найдя такое тело, не возложет его на костёр или не зароет в землю. Зарытое тело избавляет людей от мести души, но по-иному, чем сожженье. В земле душа остаётся под гнётом, не вырваться ей ни под живой свет дня, ни под колыбельное мерцание звёзд. Как спелёнатый младенец, как зверь в тенетах или как раб, навечно прикованный к жернову, так бессильна, неподвижна душа того, чьё тело зарыто в земле. По времени подземный холод и мрак разъедают душу, тоска и голод по дневному свету истощают надежды, и она, растворённая, гаснет, как уголь под пеплом, забывает себя, подобно зажившемуся старцу, и замирает навечно в земном покое. Поэтому враг нигде не воздаст врагу погребения. Поэтому лучше погибнуть в бою, чем умереть рабом и лишиться погребального костра. Россичи остерегались просто бросать тела врагов, чтобы бродячие души не мстили, обратясь в нетопырей, не сосали кровь росских младенцев, чтобы не навевали врагам сны, указывая путь к Рось-реке, соблазняя чужих славянским богатством.» (В.Д. Иванов, «Русь изначальная», стр.20)