3.По искам землевладельцев оно преследовало незаконные побеги крестьян, нарушавшие право собственности землевладельцев.

5.1 Указ 1607 г.

Законодательные меры против беглых крестьян завершились указом 9 марта 1607 г., который впервые попытался вывести крестьянские побеги из области гражданских правонарушений, преследуемых по частному почину потерпевшего, превратив их в уголовное преступление, в вопрос государственного порядка: розыск и возврат беглых крестьян независимо от исков землевладельцев он возложил на областную администрацию под страхом тяжкой ответственности за неисполнение этой новой для нее обязанности, а за прием беглых, прежде безнаказанный, назначил сверх вознаграждения потерпевшему землевладельцу большой штраф в пользу казны по 10 рублей за каждый двор или за одинокого крестьянина, а подговоривший к побегу сверх денежной пени подвергался еще торговой казни (кнут). Однако и этот указ допустил давность для исков о беглых крестьянах, только удлиненную до 15 лет. Зато он прямо признал личное, а не поземельное прикрепление владельческих крестьян: тем из них, которые за 15 лет до указа записаны в поземельных описях, в писцовых книгах 1592—1593 гг., указано «быть за теми, за кем писаны». Однако указ или не удался, или понят был только в смысле запрещения крестьянских побегов и вывозов, а не как отмена законного выхода крестьян. Крестьянские порядные и после того совершались на прежних условиях; самое допущение 15-летней исковой давности для беглых поддерживало за крестьянскими поземельными договорами характер чисто гражданских отношений. Указ был издан, когда разгоралась Смута, несомненно помешавшая его действию. Он затягивал узел обязательных отношений крестьян к господам, когда колебались все основы государственного порядка, когда тяглые и несвободные классы сбрасывали с плеч свои старые обязательства и еще менее стеснялись новыми.

Смутное время пронеслось по стране ураганом, который вымел массы крестьянства из центральных областей государства. Почувствовалась острая нужда в рабочих земледельческих руках, которая заставила землевладельцев обратиться к старинному испытанному средству искать новых рук для сельской работы в холопстве. Они начали сажать своих дворовых людей на пашню, давать им ссуду, обзаводить их дворами, хозяйством и земельными наделами. При этом с холопом заключали особый договор, который подобно крестьянскому назывался ссудной записью. Так, среди холопства возник сельский класс, получивший название задворных людей, потому что они селились особыми избами «за двором» землевладельца. Задворный укреплялся особым способом: он давал на себя ссудную запись, не только селясь за барским двором с воли, но и при переходе за барский двор из дворового холопства. Таким образом, задворная запись создавала особый вид холопства, служивший переходом от дворовой службы на крестьянскую пашню.

Изделье крестьянина было такой же личной работой на господина, как и служба кабального за рост (процент), только последний служил во дворе, а первый работал на двор, «ходил во двор, дворовое дело делал», как писалось в порядных грамотах. Хозяйственная близость вела и к юридическому сближению. Как скоро в праве установилась мысль, что кабальное обязательство простирается не только на действие, но и на лицо кабального, делая его крепостным, эта мысль настойчиво стала пробивать себе путь в сознание землевладельцев и в их отношение к крестьянам. Такое распространительное понимание крестьянских отношений облегчалось и с холопьей стороны: движение крестьянства в сторону холопства встретилось с противоположным движением холопства в сторону крестьянства. После крестьянина-хлебопашца, исполнявшего работу на барский двор, появляется дворовый, становившийся хлебопашцем.[6]

5.2 Перепись 1627-1628 гг.

Смута сдвинула с насиженных мест массы старожилого тяглого люда, городского и сельского, и расстроила старые земские миры, круговою порукой обеспечивавшие казне податную исправность. Одной из первых забот правительства новой династии (Романовых) было восстановить эти миры.

На земском соборе 1619 г. было постановлено переписать и разобрать тяглых обывателей и при этом беглецов возвратить на старые места жительства, а закладчиков повернуть в тягло. Долго это дело не удавалось по негодности исполнителей, писцов и дозорщиков. Эта неудача вместе с большим московским пожаром 1626 г., истребившим поземельные описи в столичных приказах, понудила правительство предпринять в 1627—1628 гг. новую общую перепись по более широкому и обдуманному плану. Книги этой переписи имели полицейско-финансовое назначение привести в известность и укрепить на местах податные силы, какими могла располагать казна; с этой целью пользовались ими по отношению к крестьянам и впоследствии, со времени Уложения. Переписью проверялись действовавшие поземельные отношения между крестьянами и владельцами, разрешались столкновения, спорные случаи; но она не вносила в эти отношения новых норм, не устанавливала этих отношений, где их не было, предоставляя это добровольному частному соглашению сторон. Однако «писцовая записка» по месту жительства давала общую основу для таких соглашений, регулировала их и косвенно их вызывала. Бродячий вольный хлебопашец, застигнутый писцом на земле владельца, куда он забрел для временной «крестьянской пристани» и за ним записанный, волей-неволей рядился к нему в крестьяне на условиях добровольного соглашения и вдвойне укреплялся за ним как этой писцовой, так и порядной записью, какую давал на себя.

Как ни были разнообразны, запутаны и сбивчивы условия крестьянских записей того времени, в них все же можно разглядеть основные нити, из которых сплеталась крестьянская крепость: то была полицейская приписка по месту жительства, ссудная задолженность, действие кабального холопства и добровольное соглашение. Первые два элемента были основными источниками крепостного права, создававшими землевладельцу возможность приобрести крепостную власть над крестьянином; вторые два имели служебное значение, как средства действительного приобретения такой власти. В крестьянских договорах можно, кажется, уловить самый момент перехода от воли к крепости, и этот момент указывает на связь этого перехода с общей переписью 1627 г. Самая ранняя из известных порядных с крепостным обязательством относится к тому самому 1627 г., когда предпринята была эта перепись. Здесь «старые» крестьяне помещика заключают с ним новый договор с условием от него «не сойти и не сбежать, оставаться крепкими ему во крестьянстве». Как у старых крестьян, у них были определенные, установившиеся отношения к помещику; может быть, по старожильству они и без того уже были безвыходными сидельцами на своих участках, не могли рассчитаться по полученным когда-то ссудам; в других порядных крестьяне прямо обязываются своему старому помещику быть крепкими «по-прежнему». Значит, новое крепостное условие было только юридическим закреплением фактически сложившегося положения. Полицейское прикрепление к тяглу или к состоянию по месту жительства поднимало вопрос об укреплении крестьянина за владельцем, на земле которого он записан. Готовых норм для этого не было, и их по сходству хозяйственных отношений стали заимствовать из сторонних образцов, из служилой кабалы или задворной ссудной записи, комбинируя в разных местах различно по добровольному соглашению условия крестьянского тягла и дворовой службы.