В XVIII в. в поло­жении крестьянства, по существу, не было перемен; были только моменты особого обострения крепостного права, но не было таких моментов, которые открывали бы перед крестьянином перспективы лучшего будущего. XIX в. начался указом о свободных хлебопашцах, за­тем началась агония крепостного права в виде аракчеевщины и тисков николаевской эпохи; после этого пришла эмансипация, которая при всей ее половинчатости все-таки глубоко затронула крестьянский быт и заставила мужицкую мысль шевелиться несколько быстрее, чем раньше. Поэтому и религиозная жизнь крестьянства в XIX в. неизмеримо богаче, чем в XVII или XVIII в.: секты появляются одна за другой в бесчисленном количестве.

Крестьянство, по самому существу своему поставлен­ное лицом к лицу со стихийными силами природы, для него таинственными и неведомыми, не в силах уйти из сферы религиозного мышления. Даже простое бегство от невыносимых условий жизни оно облекло в религиозную форму, возвело в религиозный принцип жизни. Бегство и странничество, естественные житейские явления 18 века, служившие для крестьянства чуть ли не единственным выходом из тисков тогдашней жизни, получали религиозную санкцию и были легко исполнимыми заповедями.

К последней четверти XVII в. относится начало двух других крупных течений сектантства, возникших в кре­стьянской среде,—духоборчества и молоканства. Секты «духовных христиан», как называли себя и те и другие, сформировались в последней четверти XVIII в Духоборцы появились в Екатеринославской губернии, среди казачьего населения, которое в царствование Ека­терины было до крайности стеснено и разорено раздача­ми, украинских казачьих земель помещикам; молокане одновременно с ними дали о себе знать в Тамбовской гу­бернии-—отчасти среди крестьян, отчасти среди мелкого городского мещанства и ремесленничества. Между той и другой сектой много общего, и вначале власти духовные и светские их путали; однако между ними есть и разли­чия, которые объясняются не совсем одинаковым соци­альным составом и различными условиями их быта.

Молоканство и духоборчество молочноводского перио­да были типичными проявлениями коммунистического сектантства в период разложения крепостного права, когда крестьянство жило между крепостным игом и освобождением без земли. Всякая подобная религиозная организация неми­нуемо превращалась в орудие накопления для части ее членов и таким путем особенно быстро становилась организацией господства и эксплуатации. На иллюзиях никогда нельзя строить ни свободы, ни равенства, ни ма­териального благополучия трудящихся масс.

Торгово-промышленный рогожский союз в первые 30 лет XIX в. выступил в новой, еще почти неслыханной в России, роли. Крестьянам был прямой расчет переходить в старообрядчество, ибо перед ними откры­валась перспектива быстрого выхода из крепостного со­стояния и избавления .от рекрутчины.

Правительство Николая I плохо разбиралось в раз­личных раскольничьих направлениях и толках, но оно ставило себе определенную и вполне понятную с его точ­ки зрения задачу: разрушить основу раскола посредством экспроприации его имуществ и разгрома его организа­ций—как благотворительных, так и богослужебных.

Между тем с падением крепостного права обстоятельства для старообрядчества складывались необыкновенно благоприятно. Начиная с 60-х годов раскол растет настолько быстро, что все население к концу

70-х годов делится почти поровну между православием и расколом.

В то время как старообрядческая поповщинская цер­ковь неуклонно шла по ясной и неизменной линии своего развития, беспоповщинские организации, как и в XVIII в., продолжали переживать значительные колебания, прохо­дя через смены оживления и упадка, и не могли так же прочно укрепиться, как поповщина, отчасти вследствие репрессий правительства, отчасти в силу раздиравших их внутренних противоречий и слабости той почвы, на кото­рой они находились. Поповщинская церковь организова­ла массы, раскинув свои общины по всей России и связав их сначала единством культа, а затем единством и куль­та и иерархии. Беспоповщинские организации были авто­номными общинами, мало связанными одна с другой; в каждой из них слагались свои обычаи и своя идеология.

Подобно беспоповщине, роль организующей первона­чальное накопление силы сыграли в начале XIX в. и скопческие организации, действуя в среде сначала торго­во-промышленного, а затем ссудного приложения капи­тала. Специфической особенностью скопчества была его способность содействовать быстрейшему процессу диф­ференциации крестьянства и вытягивать из деревни в го­род наиболее податливые и подходящие для капитала элементы.

Золотое время для скопчества окончилось в 20-х годах 19 века.

После 1861 г. сектантст­во получило чрезвычайно широкое распространение и обнаружило целый ряд новых форм и видоизменений, обусловленных пореформенной экономикой и бытом го­рода и деревни. Многочисленные секты пореформенно­го периода резко распадаются на две группы — на секты чисто крестьянского характера, возникшие в связи с про­ведением реформы 1861 г., и на секты мелкобуржуаз­ные, смешанного состава, вбиравшие в себя мелкобуржу­азные и полукапиталистические элементы деревни и города и возникавшие в связи с быстрым ростом капита­лизма после 1861 г., который разлагал деревню на про­тивоположные полюсы и питал на первых порах мелкую буржуазию города — кустарей, лавочников, мелких хозяйчиков ремесленных мастерских и небольших фаб­рик и заводов. В то время как секты первой категории отличались известными индивидуальными чертами, свя­занными со злобой дня, секты второй категории обнаруживают некоторые общие черты, в особенности ослабление коммунистических и мистических тенден­ций, заменяющихся нередко самой откровенной защитой частной собственности и рационализмом в догматике и в обрядности. Если секты первой категории были еще организациями борьбы трудящихся, то секты второй категории были уже неприкрытыми организациями эксплуатации и если боролись, то только со своим злей­шим конкурентом в этой области—синодальной цер­ковью.

В начале 70-х годов обнаружилось в некоторых де­ревнях Екатеринбургского уезда повальное бегство кре­стьян в леса со всем скарбом и детьми. Следствие выяс­нило, что крестьяне уходят в лес от антихриста, царя­щего якобы теперь в мире; всякий, кто не хочет принять его печать, должен уходить в пустыню. Печать антихри­ста—это деньги; она распространяется всюду в куплях-продажах, и всякий, кто что-либо покупает или продает, принимает печать антихриста. Одновременно с этими вполне ясными сектами появи­лась в северной части Вятской губернии еще одна секта, которую некоторые корреспонденты Пругавина считали даже не сектой, а скорее политической группой.

Уральские секты эпохи эмансипации вращаются еще в среде старых представлений и формул в зависимости от хозяйственной отсталости Приуралья, для которого эмансипация была тяжелым, мучительным переломом. Во внутренней России эмансипация дала новые формы сектантства. Она покончила со старыми примитивными формами мессианизма и со связанной с ними мистикой, выдвинув практические задачи, продиктованные новыми условиями быта. Эта перемена в характере сектантства была обусловлена историческим ходом событий, опроки­нувшим эсхатологические ожидания. Взамен конца света пришла эмансипация. Оставалось либо отбросить совсем эсхатологию и искать новые религиозные пути, либо со­хранить эсхатологию в официальной церковной оправе, пойдя на примирение с церковью. Вследствие этого раз­витие сектантства на старых началах после реформы 1861 г. приостановилось. Но уже в 60-х годах обнаружи­лись следствия частичной экспроприации крестьянства. Жизнеспособными и получившими широкое разви­тие оказались именно те секты, которые были связаны с процессами накопления, твердо держались принципа частной собственности и ставили своей задачей содей­ствие обогащению своих сочленов. Такие секты появи­лись также в Херсонщине, откуда они распространились по соседним украинским губерниям.