ГЕНУЭЗСКАЯ И ГААГСКАЯ КОНФЕРЕНЦИИ.

I. От Брест-Литовска до Генуи.

Победоносная Октябрьская революция встретилась сразу же с глазу на глаз с заклятым своим врагом - с германским империализмом, закованным и вооруженным с ног до головы. Монархия Гогенцоллернов, враг даже обыкновенной буржуазной демократии, принуждена была вступить в переговоры с молодой не окрепшей еще рабочей Республикой, ибо Советская Республика, порвавшая связь с Антантой, означала окончание войны на Востоке. И как бы германский империализм ни ненавидел победоносную революцию, - в тяжелом своем экономическом положении он принужден был идти на компромисс с нею, идти, скрепя сердце. В то время, когда Гогенцоллернские и Габсбургские дипломаты, господа Кюльман и Чернин, пытались ласкать зверя, говорить с ним в тоне, который в наивных мог вызвать впечатление, что они идут на сделку с революцией, генерал Гоффман, действительный представитель империалистской Германии, грозил победившему русскому пролетариату вооруженной рукой. Своей дышащей ненавистью речью против пролетарской диктатуры он выражал истинное отношение империалистской Германии к Советской России. Но и гладкие речи Чернина и Кюльмана были не только дипломатическими фразами, - они были выражением рокового для германского империализма факта, что он вступил в сношения с Советской Россией со связанными руками. Он мог размахивать бронированным кулаком против нее, но он не мог его опустить, ибо для схватки на западе со своими империалистскими конкурентами ему нужна была передышка на востоке.

Мы вспоминаем этот факт, когда пытаемся подвести итоги Генуи и Гааги, потому, что этот факт - раскол в лагере империализма и связывание одного врага Советской России руками другого является основным фактом всей истории внешней политики Советской России. Он стоит у ее колыбели и он является одним из решающих моментов ее внешнего положения и сегодня. Из мемуаров генерала Людендорфа, из документов германского правительства о происшествиях перед германской капитуляцией явствует, что германский империализм до последних своих дней все еще надеялся, что он избавится от необходимости считаться с Советской Россией, что он сумеет дать простор своим классовым вожделениям, что ему удастся еще разгромить своего революционного врага. Людендорф подготовлял окружение Советской России: из Гельсингфорса должны были против нее двигаться полчища фон-дер-Гольца; из Киева должен был наступать на Москву Эйхгорн со Скоропадским; в Царицыне работали германские офицеры связи, подготовляя наступление Краснова; в Пскове находилась главная квартира вербовки русской Добровольческой армии. И даже в момент, когда история произнесла уже свой приговор смерти над германским империализмом, генерал Гоффман пытался убедить германское правительство, что ему удастся с теми силами, которые имелись на восточном фронте, взять Москву и Петроград и принести союзникам к переговорам о мире сокрушение Советской России, как искупление за все вины германского империализма и как возможность компенсации его потерь на западе: за выдачу Бельгии, за отказ от колоний должны были союзники отдать Германии на разграбление Советскую Россию. План был невыполнимым не только потому, что занесенный с июля 1918 года над головой германского империализма меч фельдмаршала Фоша уже опустился для сокрушительного удара, не только потому, что передача России Германии в эксплуатацию означала бы восстановление в будущем германского империализма, но и потому, что нельзя было Антанте после четырех лет войны под знаменем сокрушения германского милитаризма сделать его проводником союзной "демократии" в России. Меч не рассуждает, и капиталу безразлично, кто очищает ему путь, но массы, в руки которых капитал вложил меч империалистской войны, думают, и нельзя вырвать из их головы мыслей.

Германский империализм был сокрушен и его место занял победоносный французский и англо-саксонский империализм. С глубокой тревогой смотрел победоносный империализм союзников на Советскую Россию. Лучше, чем что-нибудь, выражает эту тревогу меморандум Ллойд-Джорджа от 25-го марта 1919 года, врученный Версальскому Совету Четырех, в котором он заявлял:

"Революция находится в своем начале. В России царствует неистовый террор. Вся Европа проникнута революционным духом. Существует не только недовольство, но ярость и гнев рабочего класса, направленные против условий его существования. Население всей Европы начинает сомневаться в закономерности современного социального, политического и экономического порядка. В некоторых странах, как в Германии и России, это брожение выливается в форму открытого восстания; в других странах, как Франция, Англия и Италия, недовольство проявляется в стачках, в нежелании работать, что свидетельствует о стремлении к социальным и политическим реформам, равно как к улучшению условий труда.

"Добрую часть этого недовольства надо признать здоровой. Мы никогда не добились бы длительного мира, если бы мы пытались вернуться к условиям, существовавшим в 1914 году. Опасно бросить европейские массы в объятия экстремистов, которые строят свои планы возрождения человечества на полном разрушении настоящего социального порядка. Они восторжествовали в России. Однако их господство было оплачено слишком высокой ценой. Погибли сотни тысяч людей. Железные дороги, города и все то, что было организованного в России, почти целиком разрушено. Но каким-то путем большевики ухитрились удержать свое влияние на массы русского народа и, что является еще более знаменательным, они сумели создать крупную, по видимому, хорошо дисциплинированную армию, которая в большей своей части готова перенести любые жертвы за свои идеалы. Через какой-нибудь год Россия, проникнутая энтузиазмом, обладая единственным войском в мире, борющимся за идеал, в который оно верит, может начать новую войну.

"Наибольшую опасность современного положения я усматриваю в возможности союза Германии с Россией. Германия может предоставить свои богатства, свой опыт, свои обширные организационные способности в распоряжение фанатиков-революционеров, мечтающих о завоевании мира большевизмом силою оружия. Эта опасность - не простая химера. Современное немецкое правительство слабо и не пользуется престижем; оно держится только потому, что вне его имеется лишь возможность захвата власти спартакистами, а для этого Германия еще не созрела. Однако спартакисты пользуются настоящим моментом с большим успехом, уверяя, что лишь они одни смогут вывести Германию из невыносимых условий, в которые ее поставила война. Они предлагают избавить Германию от всех ее долгов союзникам, а также своим имущим классам. Они предлагают ввести полный контроль над промышленностью и торговлей в Германии и обещают рай и обетованную землю. Правда, за это Германии придется дорого заплатить. Года два-три будет господствовать анархия, быть может, кровопролитие, однако, в конце концов, после этого хаоса земля и люди ведь не исчезнут, останется и большая часть домов, фабрик, улиц и железных дорог, и Германия освобожденная от иностранного насилия, начнет новую эру своей истории. Если в Германии власть будет захвачена спартакистами, она неизбежно соединит свою судьбу с судьбой Советской России. Если это произойдет, вся восточная Европа будет вовлечена в большевистскую революцию, и через год перед нами будет под командой немецких генералов и инструкторов многомиллионная красная армия, снабженная немецкими пушками и пулеметами и готовая к нападению на западную Европу"*1.