Еще до постройки лаборатории Михаил Васильевич предложил ряд новых химических решений. Так, он разработал более совершенные способы весового анализа. В диссертации “О действии химических растворителей вообще” (1744) Ломоносов пришел к выводу о том, что растворение металлов в кислоте осуществляется посредством давления воздуха. Получив в свое распоряжение химическую лабораторию, ученый смог подтвердить прежние свои научные догадки и высказать новые.

В особенности большое значение имеет открытый им закон о сохранении материи, точнее – веса и движения. Обоснование этого закона впервые дано Ломоносовым в письме к Л. Эйлеру. Там он писал: “Но все встречающиеся в природе изменения происходят так, что если к чему-либо нечто прибавилось, то это отнимается у чего-то другого. Так, сколько материи прибавляется к какому-либо телу, столько же теряется у другого, сколько часов я затрачиваю на сон, столько же отнимаю у бодрствования и т.д. Так как это всеобщий закон природы, то он распространяется и на правила движения: тело, которое своим толчком возбуждает другое к движению, столько же теряет от своего движения, сколько сообщает другому им двинутому”. В работе “Об отношении количества материи и веса” (1758) и в “Рассуждении о твердости и жидкости тел” (1760) открытый Ломоносовым “всеобщий естественный закон” получил полное обоснование. Обе работы были опубликованы на латинском языке, следовательно, были известны и за пределами России. Но осознать значение сделанного Ломоносовым многие ученые тех лет так и не смогли.

Не менее ценными были исследования Ломоносова в области физики. Собственно физика и химия в опытах, в теоретических анализах ученого дополняли друг друга. В этом также сказывалось его новаторство как ученого, который не оставлял без внимания никакие стороны эксперимента. В итоге он стал родоначальником новой науки – физической химии.

До наших дней дошел перечень того, что Михаил Васильевич Ломоносов сам считал наиболее важным среди своих результатов в области естественных наук. На втором месте в этом списке стоят исследования по физической химии и, в особенности, по теории растворов.

В теории растворов важное значение имеет разделение растворов на такие, при образовании которых теплота выделяется, и на такие, для составления которых нужно затратить тепло. Ломоносов исследовал явления кристаллизации из растворов, зависимость растворимости от температуры и другие явления.

В основе всех его теоретических заключений были законы постоянства материи и движения.

Мнение свое о неизменности вещества ученый доказывал химическими опытами. В 1756 году он делает такую запись: “Делал опыты в заплавленных накрепко стеклянных сосудах, чтобы исследовать, прибывает ли вес металлов от чистого жару. Оными опытами нашлось, что … без пропущения внешнего воздуха вес отожженного металла остается в одной мере”. Увеличение веса металла при обжигании он приписывал соединению его с воздухом.

Записка Ломоносова с перечнем его главных результатов в науке им не окончена, а ее можно было бы продолжать очень долго, перечисляя огромное множество фактов, мыслей, догадок, найденных или высказанных великим ученым в химии, физике, астрономии, метеорологии, геологии, минералогии, географии, истории, языкознании и других науках.

М.В.ЛОМОНОСОВ КАК ПОЭТ

Ломоносов стоит впереди на­ших поэтов, как вступление впе­реди книги.

Н. О. Гоголь

Как только не называли Ломоносова современники и потомки! И “наш Пиндар”, и “наш Цицерон”, и “наш Вергилий”, и “наш Лео­нардо”, и “наш Декарт”, и “наш Галилей”, и “наш Лейбниц”, и “наш Гё­те”, и “наш Франклин” , Одно слово—энциклопедист! Поневоле за­плутаешь в мировом “пантеоне” подыскивая ему компаньона по бес­смертию.

В общем-то, в этих и подобных этим определениях не так-то уж много чести Михаиле Васильевичу, ибо их “престижный” смысл, как ни поверни, преобладает над познавательным. Сам Ломоносов, как и положено гению, будто предчувствовал, что его не так поймут, вернее—не то извлекут для себя из его примера. Упреждая всяческую суету вок­руг своего имени, он еще двести с лишним лет назад писал. “Сами свой разум употребляйте. Меня за Аристотеля, Картезия (т.е. Декарта), Невтона не почитайте. Если же вы мнеих имя дадите, то знайте, что вы холопи, а моя слава падает и с вашею”.

Ломоносов—просто другой. Ни на кого, кроме самого себя, не похожий. Чего бы стоил его энциклопедизм, если бы сам он не был уникальной личностью?

Вот почему среди всех доступных Ломоносову сфер культурной деятельности поэзия, его занимает особое, исключительное место. Имен­но в ней наиболее полно отразилось головокружительное многообразие его творческих и чисто человеческих устремлений. И вот почему прав был К. С. Аксаков, когда в середине прошлого века писал: “Ломоносов был автор, лицо индивидуальное, первый, восставший как лицо из ми­ра национальных песен, в общем национальном характере поглощав­ших индивидуума; он был освободившийся индивидуум в поэтическом мире, с него началась новая полная сфера поэзии, собственно так на­зываемая литература”.

А ведь в XVIII веке сохранить свое лицо было куда как труд­но .- и в поэзии, где требовалось, прежде всего, умение подражать непререкаемым образцам и соблюдать жесткие правила, предписанные теоретиками . и в жизни, где поэзия еще не заняла подобающего ей места, еще не была обласкана обществом .

Можно вспомнить, как А. П. Сумароков пытался наставлять Екатерину II в искусстве управлять страной, а она через своих придворных отвечала ему: “Господин Сумароков—поэт и до­вольной связи в мыслях не имеет”. В пушкинской статье “Путешест­вие из Москвы в Петербург” можно прочесть, как часто Сумарокова “дразнили, подстрекали и забавлялись его выходками” и как он стра­дал от этого.

“Ломоносов был иного покроя,—добавлял Пушкин.—С ним шу­тить было накладно. Он везде был тот же: дома, где все его трепе­тали; во дворце, где он драл за уши пажей; в Академии, где, по свидетельству Шлецера, не смели при нем пикнуть”. Однако ж и Ло­моносову довольно часто приходилось оказываться в таких положе­ниях, когда и его характер проходил, скажем так, суровую “провер­ку на прочность”.

Можно вспомнить в связи с этим знаменитую комедию примире­ния между непримиримыми литературными врагами—Ломоносовым и тем же Сумароковым, устроенную 19 января 1761 года фаворитом Елизаветы Петровны графом И. И. Шуваловым, который, хоть и счи­тался их “покровителем”, “предстателем”, “российским Меценатом”, не смог устоять перед искусом потешить себя и своих гостей забавной сценкой, где первым в ту пору поэтам России были уготованы отнюдь не возвышенные роли.

Надо было быть Михайлой Ломоносовым, человеком мощной и не­повторимой индивидуальности, который и в парике оставался помором, потомком вольных новгородцев, чтобы дать просвещенному вель­може отповедь, полную внутреннего благородства, силы и одновремен­но гражданской боли.

Нынче, в исходе ХХ века, было бы наивно упрекать читателей в прохладном отношении к Ломоносовской поэзии, если в том же 1825 году тот же Пушкин писал: “ … странно жаловаться, что светские люди не читают Ломоносова, и требовать, чтобы человек умерший 70 лет тому назад, оставался и ныне любимцем публики. Как будто нужны для славы великого Ломоносова мелочные почести модного писателя”.