“Правда, многие отрицают, — пишет он, — возможность положить в основание химии начала механики и сделать её точной наукой, но это люди, заблудившиеся в потёмках скрытых свойств и не всегда умеющие находить законы механики в изменениях смешанных тел, также и некоторые теоретики, без всяких предварительных опытов зло­употребляющие своим досугом для измышления пустых и ложных тео­рий и загромождающие ими литературу. Если бы те, которые все своя дни затемняют дымом и сажей, и в мозгу которых царствует хаос от массы непродуманных опытов, не гнушались поучиться священным за­конам Геометров, некогда строго соблюдавшимся Евклидом и в наше время усовершенствованным знаменитым Вольфом, то, несомненно, могли бы глубже проникнуть в тайники природы, мистагогами кото­рой они себя признают”.

В атомно-механической картине явлений М. В. Ломоносова, на­ряду с корпускулами вещества, имеется эфир, т. е. “материя, при по­мощи которой нам передаются ощущения света и теплоты”. Образ эфира у М. В. Ломоносова вполне конкретен, его частички “на своей шарообразной поверхности шероховаты”. Доказывает это М. В. Ломо­носов так: “Теплота распространяется через эфир коловратным (т. е-вращательным) движением его частичек, находящихся всегда в сопри­косновении с ближайшими соседними. Предположим, что они все со­вершенно гладкие и чистые, без единой шероховатости. Отсюда не будет никакого основания, чтобы движущаяся частичка эфира могла двигать вокруг оси и приводить во вращение соседнюю, с нею находя­щуюся в соприкосновении”.

Сохранился перечень (неоконченный) того, что М. В. Ломоносов сам считал наиболее важным среди своих результатов в области есте­ственных наук. Этот перечень написан незадолго до кончины М. В. Ло­моносова.

Прежде всего, М. В. Ломоносов указывает на свою корпускуляр­ную теорию теплоты и упругой силы воздуха. Эта теория, основанная на атомистических представлениях, совпадающая с современными взглядами, для XVIII в. была во многом совсем оригинальной. Она указывала, например, на необходимость существования предельно низ­кой температуры, давала приближённый вывод закона Бойля-Мариотта и предусматривала необходимость отклонений от этого закона. Далее М. В. Ломоносов с полным основанием помещает в свой список иссле­дования по физической химии и в особенности по теории растворов. М. В. Ломоносов вообще должен по праву считаться основателем осо­бой науки — физической химии, с точки зрения которой “химия первая предводительница будет в раскрытии внутренних чертогов тел, первая проникнет во внутренние тайники тел, первая позволит познакомиться с частичками”.

В теории растворов М. В. Ломоносов, как и во всех своих трудах, последовательно проводит “микрологическую”, корпускулярную точку зрения. Важное значение имеет разделение М. В. Ломоносовым рас­творов на такие, при образовании которых теплота выделяется, и на такие, для составления которых нужно затратить тепло. Он исследовал .явления кристаллизации из растворов, зависимость растворимости от температуры и другие явления.

В основу всех своих теоретических заключений М. В. Ломоносов полагал законы постоянства материи и движения.

Нельзя не отметить, что эти законы понимались М. В. Ломоносо­вым как частные случаи некоего более широкого принципа сохранения основных природных величин. Вот какие строки читаем мы в его “Рас­суждении о твёрдости и жидкости тел”: “Все перемены, в натуре слу­чающиеся, такого суть состояния, что сколько чего у одного тела отни­мается, столько присовокупится в другом месте: сколько часов положит кто на бдение, столько же сну отнимет. Сей всеобщий естественный закон простирается и в самые правила движения: ибо тело, движущее своею силою другое, столько же оные у себя теряет, сколько сообщает другому, которое от него движение получает”. Это же утверждение М. В. Ломоносов повторял и в других местах на латинском языке.

В том же “Рассуждении” М. В. Ломоносов пишет: “Ежели где убудет несколько материи, то умножится в другом месте . Сей всеоб­щий естественный закон простирается и в смысле правила движения, ибо тело, движущее своею силою другое, столько же от веса у себя теряет, сколько сообщает другому, которое от него движение полу­чает”. Мнение своё о неизменности вещества М. В. Ломоносов доказы­вал химическими опытами, значительно опережая Лавуазье. В 1756 г. он делает такую запись: “Делал опыты в заплавленных накрепко стек­лянных сосудах, чтобы исследовать, прибывает ли вес металлов от чиь стого жару. Оными опытами нашлось, что славного Роберта Бойля мне­ние ложно, ибо без пропущения внешнего воздуха вес отожжённого металла остаётся в одной мере”. Увеличение веса металла при обжи­гании он приписывал соединению его с воздухом, как явствует из письма к Эйлеру. М. В. Ломоносов был первым, высказавшим, опи­раясь на опыт, в форме, вполне отчётливой, закон неизменности общей массы вещества при химических изменениях.

Далее М. В. Ломоносов помещает в список работ, наиболее им це­нимых, свою теорию света, изложенную в “Слове”, говоренном в 1756 г., и частью в “Теории электричества”. Теория эта вполне оригинальна. Хотя М. В. Ломоносов вместе с Гюйгенсом и Эйлером считает свет колебательным движением в эфире, он принимает (на основании опы­тов со смешением цветов), что существуют только три элементарных цвета—красный, жёлтый и голубой. Этим трём цветам отвечают, по М. В. Ломоносову, три рода твёрдых частиц эфира, совершающих “ко­ловратное” движение и имеющих зубчатую периферию. Мнение своё Ломоносов доказывает практикой художников тем, что из смешения трёх основных красок можно получить остальные. “Живописцы, — гово­рит он, — употребляют цвета главные, прочие через смешение состав­ляют, можем ли мы в натуре положить большее число родов эфирной материи для цветов, нежели она требует и всегда к своим действиям самых простых и коротких путей ищет?”.

М. В. Ломоносова увлекали на путь построения трёхцветной тео­рии света концепция о трёх химических элементах и желание построить не только оптическую, но одновременно и химическую теорию. М. В. Ло­моносов разделил участь многих великих учёных своего времени. Как у Ньютона, у Эйлера, у Бошковича, так и у Ломоносова объяснение света оказалось ошибочным, но в историческом разрезе нельзя це удивляться остроумию гипотезы М. В. Ломоносова, её глубокой ори­гинальности и предчувствию идеи резонанса между светом и веще­ством. С другой стороны, в этой его теории перед нами особо показа­тельный пример его последовательного механического атомизма.

Записка М. В. Ломоносова с перечнем его главных результатов в науке им не окончена, и её можно было бы продолжать очень долге, перечисляя огромное множество фактов, мыслей, догадок, найденных или высказанных М. В. Ломоносовым в химии, физике, астрономии, метеорологии, геологии, минералогии, географии, истории, языкознании.

Читающего теперь книги, рассуждения и тетради М. В. Ломоно­сова на каждом шагу останавливает своеобразие, остроумие и беско­нечно разнообразное содержание мыслей этого замечательного русского учёного. Но сам М. В. Ломоносов мало заботился о распространении своих трудов. Результаты его научной деятельности остались почти не­известными на Западе, а на родине в своё время он, к несчастью, был ещё почти одиноким, не было конгениальных учеников и преемников — их вообще было ещё очень мало. Русские современники могли полно­стью оценить М. В. Ломоносова как поэта, создателя языка, историка, творца мозаичных картин, но его наука оставалась непонягной. М. В. Ломоносова, учёного-естественника, вполне понимали только такие люди, как Леонард Эйлер. Л. Эйлер назвал его “гениальным человеком, который своими познаниями делает честь настолько же Академии, как и всей науке”. К несчастью, на родине физико-хими­ческое наследие М. В. Ломоносова было погребено в нечитавшихся книгах, в ненапечатанных рукописях, в оставленных и разобранных лабораториях. Многочисленные остроумные приборы М. В. Ломоносова не только не производились, их не потрудились даже сохранить.