В русской поэзии предреволюционных лет были яркие индивидуальности, которые трудно отнести к определенному литературному течению. Таковы М. А. Волошин (1877 – 1932) и М. И. Цветаева (1892 – 1941).

После 1910 г. возникает еще одно направление – футуризм, резко противопоставившее себя не только литературе прошлого, но и литературе настоящего, вошедшее в мир со стремлением ниспровергать все и вся. Этот нигилизм проявлялся и во внешнем оформлении футуристических сборников, которые печатались на оберточной бумаге или обратной стороне обоев, и в названиях – «Молоко кобылиц», «Дохлая луна» и т. п.

В первом сборнике «Пощечина общественному вкусу» (1912) была опубликована декларация, подписанная Д. Бурлюком, А. Крученых, В. Хлебниковым, В. Маяковским. В ней футуристы утверждали себя и только себя единственными выразителями своей эпохи. Они требовали «Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с Парохода современности», они отрицали вместе с тем «парфюмерный блуд Бальмонта», твердили о «грязной слизи книг, написанных бесконечными Леонидами Андреевыми», огулом сбрасывали со счетов Горького, Куприна, Блока и пр.

Все отвергая, они утверждали «Зарницы новой грядущей Красоты Самоценного (самовитого) Слова». В отличие от Маяковского они не пытались ниспровергать существующий строй, а стремились лишь обновить формы воспроизведения современной жизни.

Основа итальянского футуризма с его лозунгом «вой-на – единственная гигиена мира» в русском варианте была ослаблена, но, как замечает В. Брюсов в статье «Смысл современной поэзии», эта идеология « .проступала между строк, и массы читателей инстинктивно сторонились этой поэзии».

«Футуристы впервые подняли форму на должную высоту, – утверждает В. Шершеневич, – придав ей значение самоцелевого, главного элемента поэтического произведения. Они совершенно отвергли стихи, которые пишутся для идеи». Этим объясняется возникновение огромного числа декларируемых формальных принципов, вроде: «Во имя свободы личного случая мы отрицаем правописание» или «Нами уничтожены знаки препинания,– чем роль словесной массы – выдвинута впервые и осознана» («Садок судей»).

Теоретик футуризма В. Хлебников провозглашает, что языком мирового грядущего «будет язык «заумный». Слово лишается смыслового значения, приобретая субьективную окраску: «Гласные мы понимаем, как время и пространство (характер устремления), согласные – краска, звук, запах». В. Хлебников, стремясь расширить границы языка и его возможности, предлагает создание новых слов по корневому признаку, например:

(корни: чур . и чар .)

Мы чаруемся и чураемся.

Там чаруясь, здесь чураясь, То чурахарь, то чарахарь, Здесь чуриль, там чариль.

Из чурыни взор чарыни.

Есть чуравель, есть чаравель.

Чарари! Чурари!

Чурель! Чарель!

Чареса и чуреса.

И чурайся и чаруйся '.

Подчеркнутому эстетизму поэзии символистов и особенно акмеистов футуристы противопоставляют намеренную деэстетизацию. Так, у Д. Бурлюка «поэзия – истрепанная девка», «душа – кабак, а небо – рвань»,у В. Шершеневича «в заплеванном сквере» голая женщина хочет «из грудей отвислых выжать молоко». В обзоре «Год русской поэзии» (1914) В. Брюсов, отмечая преднамеренную грубость стихов футуристов, справедливо замечает: «Весьма недостаточно поносить бранными словами все, что было, и все, что есть вне своего кружка, чтобы уже найти нечто новое».

Он указывает, что все их новшества мнимые, ибо с одними мы встречались у поэтов XVIII века, с другими у Пушкина и Вергилия, что теория звуков – красок разрабатывалась Т. Готье.

Любопытно, что при всех отрицаниях других направлений в искусстве футуристы ощущают свою преемственность от символизма.

Любопытно, что А. Блок, заинтересованно следивший за творчеством Северянина, с беспокойством говорит: «У него нет темы», а В. Брюсов в статье 1915 г., посвященной Северянину, указывает: «Отсутствие знаний и неумение мыслить принижают поэзию Игоря Северянина и крайне суживают ее горизонт». Он упрекает поэта в безвкусице, пошлости, и особенно резко критикует его военные стихи, которые производят «тягостное впечатление», «срывая дешевые аплодисменты публики».

А. Блок еще в 1912 г. сомневался: «О модернистах я боюсь, что у них нет стержня, а только – талантливые завитки вокруг, пустоты».

. Русская культура кануна Великого Октября представляла собой итог сложного и огромного пути. Отличительными чертами ее всегда оставались демократизм, высокий гуманизм и подлинная народность, несмотря на периоды жестокой правительственной реакции, когда прогрессивная мысль, передовая культура всячески подавлялись.

Богатейшее культурное наследие дореволюционного времени, веками создававшиеся культурные ценности составляют золотой фонд нашей отечественной культуры