Роль деревьев, трав и цветов в этом мире была настолько велика, что без них не мыслилось никакое человеческое деяние. Их изображения встречаются на Крите повсюду, окруженные ореолом неприкосновенного, тайного, божественного. Растительное царство выступало в двух формах: Естественной - природной, пребывающей под опекой богов, и культурной - взращенной человеком в условиях города-дворца. Так, на одной из древнейших кносских фресок “Собиратель крокусов” цветы показаны растущими на естественных горах и холмах. Их звездчатые кустики населяют и другие росписи, например дивную “Синюю птицу” или “Обезьяну и птицу”. Этот природный, заповедный мир, где человек всего лишь гость.

В росписях так называемой виллы из Агиа Триады, близ дворца в Фесте, огромные стройные линии величественно высятся на ухоженных газонах, явно принадлежащих дворцу. Эти белые линии “мадонна” прекрасны и чисты, они как божество, они, собственно, и символизируют божество, но в скрытом, дочеловеческом облике.

Другие народы этой эпохи относились к природе иначе. Для одних она была символом победы над смертью (в изображениях, где египетский фараон охотится в болотах одновременно на птиц и рыб и здесь же срывает папирусы), для других - воплощением идей сотворения Вселенной (Мировое Дерево). Для критян природа была священна по причине ее божественности. Все божественное - совершенно, но природа полна особой красоты. Вот почему критяне часто изображали вместо богов цветущие луга и дикие скалы, поросшие цветами и кустарником. Их населяют обезьяны и птицы - такие же боги, но в другом обличье. Однако человек может войти в этот мир исключительно в момент исполнения ритуала.

Критского бога в отличие от богини представляло зооморфное существо, воплощенное в образе быка. Его знаками и символами буквально наполнен Кносский дворец. По представлениям позднейших греков, он был связан с дворцом - Лабиринтом - и живущим в нем чудовищным человеко-быком Минотавром. Легенда гласила, что Пасифая, супруга царя Миноса, воспылала страстью к быку, от которого родила необычное дитя - Минотавра. В этой легенде сохранились глухие отзвуки сказаний о древнем “священном браке” критских богов в образах быка и коровы. Еще задолго до эпохи расцвета

критской культуры богиня уже приобрела человеческий (антропоморфный) облик. Ее супруг оставался в образе животного, вероятно воплощавшего бога, который периодически рождался, достигал зрелости и погибал. Критского бога-быка ежегодно приносили в жертву на торжественном празднике. Бог-бык был изображен во входном вестибюле кносского Коридора Процессий мчащимся, в типично критской позе “летучего галопа”. Он представлен также то в играх с “тореадорами”, то умирающим.

Смысл таврокатапсии - ритуального боя с быком - можно понять благодаря сохранившимся фрагментам росписи, изображавшим эту сцену. Любопытно, что с быком борются не только мужчины, как на корриде в современной Испании, но и женщины. Более того, богиня-женщина и была главным противником бога-быка, своего сына-супруга. Она ежегодно приносила его в жертву на подобном празднике, чтобы он, отживший годичный цикл, мог вновь родиться. Мышление людей доисторической эпохи было цикличным: все возвращалось на круги своя благодаря божественным ритуалам.

Фреска с таврокатапсией показывает, насколько динамичным и живым было минойское искусство. Ему были чужды застывшие позы, остановившиеся взгляды, самоуглубленность - все, что было так дорого египтянам и обитателям древнего Двуречья (Месопотами). Для критян был важен момент, верно схваченное действо, трепет настоящего.

Отличительной чертой критской живописи является “двойная перспектива”. На фреске бык изображен летящим в некой средней зоне: он не касается земли ногами, а сверху дальний план будто падает на него. Нет линии горизонта, как будто не существует и границы между землей и небом - зритель видит одну опрокинутую землю. Во фреске “Собиратель шафрана” аналогичная картина: кусты цветов разбросаны двумя рядами перед и за “собирателем” - синей обезьяной, живописным пятном выделяющейся на фоне буроватых холмов.

Критское искусство избегает неподвижности, тяжелых опор, подчеркнуто стабильных конструкций. Несмотря на громадные размеры дворцов (площадь Кносского дворца составляет 16 тыс. кв. м.) и будто бы простую конструкцию (квадратный блок с двором в центре), они очень сложны. Разнообразные внутренние помещения соединяются самым причудливым образом, а длинные коридоры внезапно заводят в тупики. С этажа на этаж ведут лестницы, и посетитель вдруг попадает то в световой дворик, возникший во тьме дворца, расцвеченный ярко красными полосами, то на лоджию, то в большой парадный зал для пиров. Неожиданно он мог оказаться и в ванной комнате, помещенной в восточной части Кносского дворца. Ванна, сделанная из обожженной глины и похожая формой на современную, не соединялась с канализационными трубами, которые шли по ступеням дворца снаружи, ”сами по себе”. Вероятно, они воспроизводили образ водного мира. Сам путь посетителя по дворцу - с его контрастами света и тьмы, замкнутости и открытости, сумрака и звучных, сочных красок, постепенных подъемов и спусков - напоминал плавание на корабле. Человека как будто раскачивало из стороны в сторону, не было устойчивости. И вместе с тем в этом чувствовалась настоящая жизнь с ее без остановочным движением.

Образы критян вполне соответствуют их представлениям о мире. Фигуры на изображениях всегда хрупкие, с осиными талиями, словно готовые переломиться. Участники священного шествия в Коридоре Процессий идут, гордо запрокинув голову и отклоняя торс назад. Мужские фигуры окрашены коричневатой краской, женские - белой. Даже поза молящегося (статуэтка с острова Тилос), всеми помыслами обращенного к божеству, лишена застылости. Сильно отклоненный назад торс, рука, прижатая ко лбу, мгновенная остановка движения - как это не похоже на статуи восточных мужей, глядящих огромными глазами в надчеловеческий мир!

Особым очарованием дышит образ “Парижанки” (так ее назвали историки) - изящной девушки, изображенной в одном из помещений второго этажа Кносского дворца. Там был представлен ритуальный пир, участники которого сидели напротив друг друга с чашками в руках. Сохранился лишь фрагмент головы и большого ритуального узла на одежде сзади. Хрупкость, изящество, тонкий изыск сочетаются в образе с асимметрией, разного рода преувеличениями, ”стихийностью” кисти. Почерк беглый, живой, моментальный. Некрасивое личико с длинным, неправильным по форме носиком и полными красными губами лучится жизнью. Копна черных кудрявых волос придает “Парижанке” элегантность, а тонкая, будто акварельная живопись с просвечивающим фоном наделяет ее воздушностью и грацией.

Невероятными для древности кажутся кносские фрески “Тройное Святилище” и “Танец среди деревьев”. Миниатюрные фрески изображают множество присутствующих на двух разных праздниках в Кносском дворе . Одна фреска представляет Тройное Святилище в западной части дворца, вход в которую был со двора. Здесь, по-видимому, показано действо во внутреннем дворе. На другой фреске изображен праздник, который совершается явно за пределами дворца, предположительно перед западным фасадом. Там, среди священных деревьев, жрицы совершают культовый танец в честь богов. Примечательно, что росписи делятся на большие, в натуральную величину, как в Коридоре Процессий, и малые - они обычно помещались в верхней части стен или над окнами и в виде массы кудрявых голов изображали толпу. Создается впечатление живого многолюдного сборища, и это необычно. Подобный принцип изображения уникален не только для древности, но и для классической Греции, где всегда преобладали отдельные, персональные образы.