Литейный театр.

В 1908 году прошли первые слухи о том, что В.А. Казанский строит на Литейном проспекте театр, где будет работать кинематограф и предполагается постановка одноактных пьес”. Он первый открыл в России театр одноактных пьес. Театр на Литейном был третим театром антрепренера (после “Невского фарса” и “Модерна” в Ново-Васильевском), который казанский намеревался держать в сезоне 1908/09 г. “Невский фарс” начал сезон 9 сентября 1908 года. Ново-Васильевский - в конце декабря. Лишь о Литейном долго не было никаких известий. И только в начале 1909 года появилось первое сообщение: “4 января В.А.Казанский открыл свой , счетом третий, театр. В “Фарсе” предприимчивый антрепренер угождает потребностям смеха. В театре “Модерн” он развлекает публику последним словом электрофотографической техники. В Литейном будет пугать”. Последняя фраза - не рецензентская шутка, а константация факта. В рекламных объявлениях публику уведомляли о серьезности постановок и лицам со слабыми нервами смотреть спектакли не рекомендовалось. Ужасов на самом деле театр готовил сверх всякой меры и все особой тяжести: убийства, гильотинирование, всаживание ножа в грудь, обливание лица соляной кислотой.

На премьере зрителям показали три пьесы. В первой - врач-психиатр насиловал загипнтотизированную им пациентку, а та мастя обидчику, выплескивала ему в лицо склянку соляной кислоты (Лекции в Сальпетриере по Э. По); в другой пьеске проститутка убивала соперницу в ночном кабачке (“Мороз по коже”); в третьей - два журналиста, пришедшие в дом скорби, чтобы сделать репортаж о новой системе лечения душевнобольных, чуть было не лишились жизни. У одного из них сумасшедшие пытались вырвать глаз, другого - выбросить в окно.

В том же духе были составлены и последующие программы театра. Афиша русского “Grand Guignol”* пестрила страшными названиями: “Смерть в объятиях”, “На могильной плите”, “Час расплаты”, “Последний крик”. Чудовищным историям несть числа - и все с убийствами, патологическими и изощренными.

Все эти странные и сверхъестественных истории разыгрывались с величайшей обстоятельностью. Зрители и критики отнеслись к театру по-разному. Первые - валили валом, вторые отчаяяно бранились. Критики писали, что в театре на Литейном занимались антихудожественным, надуманном и для петербурга раздражительным и чужим делом.

Что касается вторичности и подражательности предприятия Казанского, тут рецензент несомненно прав. У Литейного театра был непосредственный предшественник - парижский театр “сильных ощущений”, во главе которого стоял создатель, режиссер и автор большинства “страшных” пьес Андре де Лорд. Ему-то русский театр ужасов подражал буквально во всем - от репертуара и специфических средств воздействия на публику до самого названия - “Grand Guignol”.

Влас Дорошевич, посетивший парижский театр писал, что “в зале сидели не кокотки, не кутилы, не прожигатели жизни, ищущие сильных ощущений, а тихие, мирные буржуа, пришедшие пощекотать себе нервы зрелищем позора и безобразия, нервы, огрубевшие от сидения за конторкой”.

Но сам дух русской жизни на исходе дсятилетия XX века не очень-то напоминал благодушную атмосферу “belle epoque”, в которой пребывали описанные Дорошевичем парижские обыватели начала столетия. При всей переимчивости петербургского театра и честном его желании во всем следовать французской моде, гиньольные кошмары на сцене Литейного получали иноф, вполне российский смысл и подтекст. “Мы живем среди кровавых призраков, все вокруг пропитано кровью”, - писал в 1909 году обозреватель “речи”. Его слова могли бы повторить - и повторялись тогда - многие из тех, кто был свидетелем первой русской революции и ее подавления.

Заливашя Россию кровь отталкивала и гипнотически манила, завораживала застывшее в ужасе общество”.

Влечение к ужасному, отталкивающему, брутальному, которое уловили в публике устроители маленького бульварного театра в Петербурге, захватывало в свой плен не только обывателей, но и самые различные слои российской публики, вплоть до интеллигенции. К.И. Чуковский, которому принадлежат слова “Саван сделался самой модной в России одеждой. Трупы и трупики стали львами сезона”, отмечал, что в обзоре сезона 1908/09 г. сильнейшую вспышку некрофильства в литеру\атуре, приводил список произведений писателей за 1908 год. Эту завороженность вселенским отрицанием, мазохистское созерцание смерти во всех ее обличьях К. Чуковский склонен объяснять крушением революционного утопизма, которое постигло российскую интеллегенцию.

Однако политический ниглизм, вызванный поражением революции, был только частью охватившей общество разрушительной болезни, лихорадочного безверия, мании самоуничтожения.

В сознании людей сдвинулись прежде устойчивые представления об истинном и мнимом, о жизни и смерти, о норме и аномалии. за истончившейся пеленой жизни они услышали и дыхание бездны, таинственно притягательной и единственно способной объяснить загадку бытия.

В 1912 году была опубликована статья Чуковского о повальном и организованном явлении - суициде.

Но не прошло и двух месяцев с момента появления театра ужасов, как Казанскому пришлось убедиться в непостоянстве петербургской публике: ее интерес к театру увял. Публика пресытиласть пряной новинкой. Ужасы, как самое сильное средство престали действовать. Театр по-прежнему пугал, а публике не было страшно. Она шла в театр за сильными ощущениями, но она их, к своему разочарованию, не получала. Кровавый гиньоль не мог пронять жителей Петербурга. Как заметил современный обозреватель , “современную публику, стрелянную действительной жизнью, никакой де Лорд и даже Эдгар По не страшат”. Журнал “Театр и Искусство” писал, что у Казанского в театре труппа далеко не первоклассная, да еще к тому же и плохо сыгравшаяся”.

Труппы в обычном смысле здесь и не было. В.А. Казанский держал один актерский состав на две антрепризы - Литейный и “Невский фарс”. Пугая сегодня зрителей в одном театре, актер должен был назавтра смешить их в другом. Пьемы ужасов ставил тот же режиссер, который ставил фарсы в “Невском”, - Павел Ивановсикй, в недавнем прошлом работавший в Екатеринодарской драме.

На репетиции времени отводилось в обрез. Роли учились наспех. Литейный театр представлял собой типичное для отечественной коммерческой сцены предприятие - с полуграммотными текстами афиш и программок, восходящих к балаганным анонсам, с дежурными костюмами и декорациями, кочевавшими из спектакля в спектакль и из одного театра в другой.

Справедливости ради следует все хже отметить, что среди исполнителей “гиньолей” были люди отнюдь не бесталанные и вполне профессионально владевшие своим ремеслом. Кто-то из них окончил Императорское театральное училище в Петербурге. Многие успели составить себе имя на частных провинциальных и петербургских сценах. Однако в Литейном им приходилось играть умолишенных, маньяков, садистов либо их жертвы.

И все же главная причина охлаждения публики к Литейному театру крылась не в жалком уровне “гран-гиньольных” постановок и даже не в том, что театр ужасов не мог состязаться с ужасами русской современности, а в меняющейся атмосфере российской жизни.