Теперь, в иных условиях, победоносное развитие идейно-демократического реализма смогло вдохнуть новую жизнь и в эти заглохшие было традиции, дать им новую силу и плодотворное развитие. Одним из тех художников, которые сумели это сделать, и стал Васильев.

Хотя Шишкин и был, по всей вероятности, первым художественным руководителем Васильева, в их творчестве мы, кроме общих установок на реалистическую передачу природы, не видим значительных черт сходства. Наоборот, различия ощущаются ясно, и о них говорил уже Крамской, отмечавший противоположность их трактовки природы: познавательную точность, рассудочность, рисунок, положенный в основу у Шишкина, поэтическое чувство, красочность – у Васильева.

Это не было различие оттенков в пределах одной системы, а различие двух реалистических систем. Сходству и вместе с тем различию Шишкина и Саврасова – в первой в известной мере соответствуют сходство и различие молодого Куинджи и Васильева – во второй.

Господство рисунка, тенденция к монохромности в колорите ради разработки обобщающей светотени не случайно одинаковы у Шишкина и Саврасова. Это естественный продукт жанрово-описательного отношения к природе.

Светотень, поглощавшая красочность, характерна для большинства передвижников 70-х годов, исключая Репина, как язык живописной прозы.

Реализм изображения требовал его зрительного единства, оно и достигалось светотенью, монохромность же противопоставлялась своей сдержанностью пестрой крикливости, показной нарядности брюлловской школы. Светотень в пейзаже была также первой попыткой передачи атмосферы и подготовляла, таким образом, в дальнейшем тональность и пленер.

Но была возможность и иного преодоления мелочности, раздробленности ранненатуралистического изображения, его цветовой пестроты. Куинджи и Васильев ищут его не на путях светотени, а на путях чувственной полноты цвета. Пестрота несвязанных локальных цветов заменяет разработкой так называемых «соседствующих» цветов хроматической гаммы, а объединение достигается общим, лежащим на всей картине, цветовым рефлексом. Это был путь, шедший от романтического, чувственного понимания цвета, не отрицавший, как первый, декоративности, а стремившийся пересмотреть и ее в плане новых задач идейно-реалистического пейзажа. (153с. 3)

Шаги предшествовавшие «гению».

Влияние на формирование творческой мысли художника.

Специфическая построенность отличает композиции Васильева, придавая картинный характер даже любому его этюду.

Эти свойственные живописи Васильева устремления ощущаются уже в самых ранних его произведениях, в восприятии и переработке различных влияний, которые он испытывает, как испытывает влияние всякий молодой формирующийся художник, прежде чем находить свой собственный оригинальный путь.

Картина «Деревенский двор», изображающая замкнутый интерьер, своим интересом к солнечному свету, тщательным выписыванием деталей, мягким лиризмом и сентиментальной любовью к предметам, всем характером своей робкой, еще ученической живописи прямо восходит к венецианской школе. Рисунок графичен и нарочито перспективен. Резко контрастируют теневые и освещенные солнцем места, но и в тени предметы видны столь же четко. Цвет локален, и ощущение воздушной перспективы по-венециановски передается цветовым контрастом темного силуэта крыши и светлого неба.

Традиции Венецианова наличиствуют и в технически более совершенных парных пейзажах 1868 года «деревенская улица» и «После грозы» (оба – Третьяковская галерея). Они миниатюрно выписаны во всех мельчайших подробностях травы, луж и колеи на дороге на переднем плане и проникнуты тем же любовным отношением к мелочам. Резко линейно обрисованы высокие крыши изб, прочерчивающиеся на фоне облака («Деревенская улица»). Все формы еще дробны и разобщены как в рисунке, так и в особенности в своих локальных цветах и носят несколько наивно-игрушечный характер. Прекрасным комментарием к этим картинам может служить описание пейзажа в письме Васильева к А. С. Нецветаеву во время его поездки в Знаменское. Именно таким пестрым, переливающимся всеми цветами радуги, мозаичным в своей красочности и немного наивным представляется пейзаж в натуре глазам художника: «На платформы полустанций встречать поезд выходили бабы, с флагами в руках, а иногда и ребята пяти и шести лет. Около поезда почти целый час блестел огромный кусок радуги, которая образовалась от преломления лучей сквозь дым и туман. Я всем наслаждался, всему сочувствовал и удивлялся – все было ново… Вот лениво переступает обоз из Астрахани, плетущийся целые месяцы; вот открылось ровное озеро, заросшее по обеим сторонам густою уремой; из-за угла рощи вдруг выплыла деревня и приковала все внимание: крошечные, крытые соломой домики, точно караван, устанавливались в беспорядочный и живописный порядок. По улице стояли журавли (колодцы) с натоптанною около них грязью и колодою, у которой валялись свиньи, мылись дети, с белою, блестящею на солнце, головою, и расхаживала всякая домашняя тварь. В ветловой роще, упиравшейся в узенькую речку, цвели подсолнухи, поднимались на тонких жердях скворечницы, и телята, расписанные пестрым узором света и тени, мохнатыми ушами отмахивались от оводов, наслаждаясь прохладою рощи».

Эта многосложность пейзажа, наполнение его стаффажем характерны для первых шагов новой пейзажной живописи вообще. Ее найдем мы и у других пейзажистов того времени. Ее найдем мы у других пейзажистов того времени. Но в этих картинах уже намечаются свойственные именно Васильеву мотивы и приемы построения пейзажа. Мотив клубящихся облаков, бросающих тень на землю, свинцово-серая туча у горизонта в «Поле грозы» создают, как и клубящееся облако в «Деревенской улице», романтически – эмоциональный эффект.

Маленькая картина «После дождя» (1869, Третьяковская галерея) наглядно показывает эмоциональную лирическую устремленность Васильева в восприятии природы. Мотив свежести омытой дождем природы, блистающих алмазами дорожных луж, эффект косого, золотящего деревья солнечного луча, прорвавшегося сквозь тучу, уже не только фиксируются, но и эмоционально переживаются художником. Построение пространства не имеет здесь прежней перспективной подчеркнутости, хотя и носит еще линейно-объемный характер. Новое – это главным образом стремление передать эффект освещения, как бы «заливающего» теплым желтым светом всю картину и объединяющего ее цветовую гамму. Этот эмоциональный световой эффект и является носителем «настроения» картины. Он есть вместе с тем средство передачи атмосферы, влажной насыщенности воздуха. Этому не могла научить Васильева безвоздушная а своей ясности очертаний венециановская пейзажная живопись, и он обращается к традициям романтизма. Трех плановое цветовое построение в глубину, характерное для всех ранних произведений Васильева, - затененный передний план, высветленный средний и снова затененный третий – воспринято от М.Н. Воробьева.

Васильев, как и Шишкин, ищет зрительного обобщения, стремится отойти от пестроты мозаичности. Но его не удовлетворяет рационалистичность выписывания деталей, противоречащая эмоциональному восприятию природы, и потому он ищет обобщения не в светотени, поглощающей цвет, а в цветовом рефлексе. Это застовляет его обратиться к опыту романтиков, с которыми его сближает лирическая поэтичность трактовки природы. Но официальный условный романтизм Воробьева ему уже чужд своим внешним характером, и его влечет к более тонкому и конкретному романтизму М. Лебедева.