ПЛАН

1. Уровни естественнонаучного познания

2. Соотношение эмпирического и теоретического уровней исследования

Уровни естественнонаучного познания

Изучение естествознания нужно не только для того, чтобы мы как культурные люди знали и разбирались в его результатах, но и для по­нимания самой структуры нашего мышления. Итак, мы отправляем­ся в безбрежное море познания. Предположим, что вместе с Ньюто­ном мы лежим под деревом и наблюдаем, падение яблока, которое, по преданию, натолкнуло Ньютона на открытие закона всемирного тяго­тения. Яблоки падали на голову не только Ньютона, но почему именно он сформулировал закон всемирного тяготения? Что помогло ему в этом: любопытство, удивление (с которого, по Аристотелю, начинает­ся научное исследование) или, быть может, он и до этого изучал тяго­тение, и падение яблока было не начальным, а завершающим момен­том его раздумий? Как бы то ни было, мы можем согласиться с леген­дой в том, что именно обычный эмпирический факт падения яблока был отправной точкой для открытия закона всемирного тяготения. Будем считать эмпирические факты, т. е. факты нашего чувственного опыта, исходным пунктом развития естествознания.

Итак, мы начали наше научное исследование, точнее оно нача­лось с нами. Так или иначе, мы зафиксировали первый эмпиричес­кий факт, который, коль скоро он стал отправной точкой научного исследования, стал тем самым научным фактом.

Что дальше? Выдающийся французский математик начала века А. Пуанкаре, описывая в своей книге «Наука и метод» работу ученого, говорил следующее: «Наиболее интересными являются те факты, которые могут служить свою службу многократно, которые могут повторяться» (А. Пуанкаре. О науке.- М., 1983.- С. 289). Да, дей­ствительно так, потому что ученый хочет вывести законы развития природы, т. е. сформулировать некие положения, которые были бы верны во всех случаях жизни для однотипного класса явлений. Для этого ученому нужны множество одинаковых фактов, которые потом он мог бы единообразно объяснить. Ученые, продолжает Пуанкаре, «должны предпочитать те факты, которые нам представляются про­стыми, всем тем, в которых наш грубый глаз различает несходные; составные части» (Там же.- С. 290).

, Итак, мы должны ждать падения новых яблок, чтобы опреде­лить, действительно ли они падают всегда. Это уже можно назвать способом или методом исследования. Он называется наблюдением и в некоторых областях естествознания остается единственным и главным эмпирическим методом исследования. Например, в астрономии. Правда, с помощью визуальных наблюдений мы мало что увидим. Чтобы наблюдать «большой мир» (мегамир) нужны мощные телескопы и радиотелескопы, которые улавливают космические излучения. Это тоже наблюдение, хотя и более сложное.

Однако в нашем случае нет нужды ждать падения яблок. Мы можем потрясти яблоню и посмотреть, как будут вести себя яблоки, т. е. провести эксперимент, испытать объект исследований. Эксперимент представляет собой как бы вопрос, который мы задаем природе 'и ждем от нее ясного ответа. «Эйнштейн говорил, что природа отве­чает «нет» на большинство задаваемых ей вопросов и лишь изредка от нее можно услышать более обнадеживающее «может быть» . Каков бы ни был ответ природы — «да» или «нет», — он будет выражен ! на том же теоретическом языке, на котором был задан вопрос» (И. Пригожин, И. Стенгерс. Порядок из хаоса.- М., 1986.- С. 88). Отли­чительной особенностью научного эксперимента является то, что его должен быть способен воспроизвести каждый исследователь в лю­бое время.

Трясение яблони, как простейший из возможных эксперимен­тов, убеждает нас, что все яблоки ведут себя совершенно одинаково. Однако, чтобы вывести физический закон, мало одних яблок. Нужно рассмотреть и другие тела, причем, чем меньше они похожи друг на друга, тем лучше. Здесь вступает в силу второе правило, противопо­ложное первому. «Таким образом, интерес представляет лишь ис­ключение» (А. Пуанкаре. Цит. соч.- С. 291).

Оказывается, что многие тела тоже падают на Землю, как буд­то на них действует некая сила. Можно предположить, что это одна и та же сила во всех случаях. Но на Землю падают не все тела. Это не относится к Луне, Солнцу и другим небесным телам, имеющим боль­шую массу или удаленным от Земли на значительное расстояние. Налицо различие в поведении тел, над которым тоже стоит заду­маться. Есть ли что-либо общее в поведении тел, которые на первый взгляд ведут себя совершенно различно? «Однако мы должны сосре­доточить свое внимание главным образом не столько на сходствах и различиях, сколько на тех аналогиях, которые часто скрываются в кажущихся различиях» (там же, с. 292). Найти аналогии в различиях — необходимый этап научного исследования.

Не над всеми телами можно провести эксперимент. Например, небесные светила можно только наблюдать. Но мы можем объяснить их поведение действием тех же самых сил, направленных не только в сторону Земли, но и от нее. Различие в поведении таким образом можно объяснить количеством силы, определяющей взаимодейст­вие двух или нескольких тел.

Если же мы все-таки считаем эксперимент необходимым, то можем провести его на моделях, т. е. на телах, размеры и масса кото­рых пропорционально уменьшены по сравнению с реальными тела­ми. Результаты модельных экспериментов можно считать пропор­циональными результатам взаимодействия реальных тел.

Но и модельный эксперимент не является последним из воз­можных. Может иметь место мысленный эксперимент. Для этого по­надобится представить себе тела, которых вообще не существует в реальности, и провести над ними эксперимент в уме. Значение пред­ставления, связанного с проведением мысленного или идеального эксперимента, хорошо объясняют в своей книге «Эволюция физики» А. Эйнштейн и Л. Инфельд. Дело в том, что все понятия, т. е. слова, имеющие определенное значение, которыми пользуются ученые, являются не эмпирическими, а рациональными, т. е. они не берутся нами из чувственного опыта, а являются творческими произведени­ями человеческого разума. Для того чтобы ввести их в расчеты, не­обходимы идеальные представления, например, представления об идеально гладкой поверхности, идеально круглом шаре и т. п. Такие представления называются идеализациями.

В современной науке надо быть готовым к идеализированным экспериментам, т. е. мысленным экспериментам с применением иде­ализации, с которых (а именно, экспериментов Галилея) и началась физика Нового времени. Представление и воображение (создание и использование образов) имеет в науке большое значение, но в отли­чие от искусства — это не конечная, а промежуточная цель исследо­вания. Главная цель науки — выдвижение гипотез, и теория как эм­пирически подтвержденная гипотеза.

Понятия играют в науке особую роль. Еще Аристотель считал, что, описывая сущность, на которую указывает термин, мы объясня­ем его значение. А его имя — знак вещи. Таким образом, объяснение термина (а это и представляет собой определение понятия) позволя­ет нам понять данную вещь в ее глубочайшей сущности («понятие» и «понять» — однокоренные слова). По мнению К. Поппера, если в обычном словоупотреблении мы сначала ставим термин, а затем оп­ределяем его (например: «щенок — это молодой пес»), то в науке име­ет место обратный процесс. Научную запись следует читать справа налево, отвечая на вопрос: как мы будем называть молодого пса, а не что такое щенок. Вопросы типа «что такое жизнь? » не играют в науке никакой роли, и вообще определения как таковые не играют в науке заметной роли, в отличие, скажем, от философии. Научные термины и знаки - не что иное, как условные сокращения записей, которые иначе заняли бы гораздо больше места.