Можно привести еще целый ряд аналогичных определений или сформулировать свою собственную, авторскую дефиницию закона. Однако дело не в этом. Главное состоит в том, чтобы понять основной смысл, содержание того, что называется законом, выделить и рассмот­реть хотя бы его основные, специфические черты.

Чем выделяется закон среди других нормативных правовых актов? Что характеризует его и каковы его основные признаки и черты? Обобщая весь накопленный нашими предшественниками материал и используя информацию, содержащуюся в приведенных выше и им подобных дефинициях, можно указать на следующие специфические особенности закона.

Во-первых, закон это нормативно-правовой акт, принимаемый только высшими органами государственной власти (Федеральным собранием — в России, Конгрессом — в США, Парламентом — в Италии, Франции, Японии и др.) представляющими в формально-юридическом смысле весь народ или же непосредственно самим наро­дом, с помощью референдума.

Данный признак закона является широко признанным исследова­телями многих стран и довольно устоявшимся. Однако его нельзя считать общепризнанным, как минимум, по двум причинам.

Одна из них заключается в том, что при этом не учитывается тот факт, что в некоторых странах (например, в правовой системе США) наряду с высшими органами государственной власти в качестве фактических творцов закона выступают и другие государственные органы (например, высшие судебные инстанции). «Если трезво смот­реть на вещи, — отмечается в связи с этим в американской литературе, — то становится ясным, что во многих случаях суды являются твор­цами законов, поскольку именно они интерпретируют его. Без ав­торитетной интерпретации многие законы теряют и сам смысл».[8]

Следующая причина того, почему названную особенность нельзя считать общепризнанным признаком закона, состоит в том, что референдум далеко не во всех странах признается в качестве конституционного способа принятия данных нормативно-правовых актов. В некоторых странах (как, например, в США) он вообще законодательно не признается и не закрепляется на федеральном, общегосударственном уровне. В других лее странах (как, например, в Швеции), референдум имеет не законодательный (императивный), а лишь совещательный характер. При этом Конституция Швеции закрепляет, что «предписания о совещательном референдуме во всем государстве» устанавливаются специальным законом.[9]

Таким образом, утверждение о том, что принятие закона только высшими органами государственной власти или с помощью референдума является его специфическим признаком, хотя и широко признанно, но, отнюдь не бесспорно и не общепризнанно.

Во-вторых, закон обладает высшей юридической силой среди всех остальных источников права, имеет верховенство и является гла­венствующей формой права.

Данные особенности закона множество раз подтверждались госу­дарственно-правовой теорией и практикой многих стран и, как правило, не подвергались сомнению. Констатируя данный факт, Г.Ф.Шершеневич еще в начале нашего столетия с явным удовлетво­рением писал, что «формою права, преобладающею в настоящее время у всех цивилизованных народов, является закон, который совершенно отодвинул на задний план все иные формы. Возможность для организо­ванного общества создавать правила поведения, обязательные для всех, выражается именно в законодательной деятельности».[10]

Однако применительно к правовой системе Великобритании и не­которых других стран, где широкое распространение в качестве источника права получила судебная практика, вопрос о главенствую­щей роли закона в системе остальных форм права трактуется неодно­значно и подвергается сомнению.

Так, по мнению известного французского правоведа Р.Давида, за­кон в английской системе права традиционно рассматривался и рассматривается, несмотря на позитивные сдвиги после Второй мировой войны в сторону интенсивного развития законодательства качестве «второстепенного источника права». В традиционной английской концепции права, писал автор, закон «не считается нор­мальной формой выражения права, а всегда является инородным телом в системе английского права». Конечно, рассуждал Р.Давид, судьи «применяют закон, но норма, которую он содержит, принимается окончательно, инкорпоратируется полностью в английское право лишь до того, как она будет неоднократно применена и истолкована су­дами и в той форме, а также в той степени, какую установят суды».[11]

Ведущую роль в английской правовой системе, по мнению Р.Давида и других авторов, играет судебная практика.

Иного мнения по вопросу о главенствующей роли закона в английской системе права придерживаются сами англичане. Еще в XIX веке один из видных английских юристов К.Дайси утверждал, что «две существенные черты характеризовали публичные институты Англии во все времена, начиная с завоевания норманнов. Первая — это всемогу­щество или то бесспорное главенство, которое осуществлялось цент­ральной властью над всей страной; вторая, тесно связанная с первой, это царство закона, его главенство».[12]

Не вникая в суть спора и противоречий, касающихся вопроса о «главенстве» закона в системе других форм (источников) английского права, важно, однако, подчеркнуть, что рассматриваемый признак дан­ного правового акта, хотя и является устоявшимся, широко признан­ным, но отнюдь, как и ранее рассмотренный, не является общепризнан­ным признаком. Помимо всего прочего это свидетельствует об относительном, а не абсолютном характере знаний о законе и широких возможностях его дальнейшего исследования.

В-третьих, закон как источник права, исходящий от высшего орга­на государственной власти, представляющего (по крайней мере теоретически) волю и интересы всего общества или народа, должен также отражать волю и интересы всего общества или народа для отечественной и зарубежной правовой теории довольно традиционным стало рассматривать закон в качестве выразителя «общей воли».

Однако столь же традиционной была и остается критика подобного представления и подхода к закону. Еще в начале XX века французский ученый Морис Орну настоятельно требовал «отказаться от иллюзий непогрешимости закона, которая к тому же самим жестоким образом опровергается фактами», а, заодно, — и от «революционной теории общей воли».[13]

Он считал глубоко ошибочной формулу, согласно которой, «закон есть выражение общей воли». Ибо на самом деле закон является «делом воли большинства, существующей в парламенте или в пределах избирательного корпуса». Именно эта воля, а не общая воля является «законодательствующей», господствующей. Что же касается общей воли, делал вывод автор, «не воли большинства, а воли единодушной, то она есть не что иное, как воля присоединения или согласия».

Аналогичного мнения придерживаются и другие авторы. Исходя из этого, логичнее было бы говорить об «общей воле» в связи с выявлением специфических признаков не как о факте, а как о способности и потенциальной возможности его адекватно отражать и полностью выражать «общую волю» народа или всего общества.

В-четвертых, законы, в отличие от других нормативно-правовых актов издаются по наиболее важным вопросам государственной и общественной жизни. С их помощью упорядочиваются и регулируются наиболее важные общественные отношения.