Поэтому очень важно найти и обосновать специфическую причину профессиональной преступности. Известно, что данное явление связано с корыстной преступностью, но объяснить его исключительно причиной корысти нельзя. Выдвинутая Н. Ф. Кузнецовой причина «корысть-стяжательство», свойственная, по ее совершенно обоснованному мнению, преступникам профессионального типа, объясняет лишь мотивацию индивидуального поведения, но не явления в целом. К тому же «корысть-паразитизм» наблюдается и у непрофессиональных преступников. Что же касается расслоения уголовной среды, ее специализации и квалификации, появления различных, форм организации, а также неформальных норм поведения — факторов, свойственных специфике профессиональной преступности, то в их образовании, очевидно, участвует целый комплекс негативных обстоятельств.

На наш взгляд, корыстно-паразитическая психология, лежащая в основе имущественных преступлений, порождает профессиональную преступность при наличии такой специфической причины, как существование криминальных (в данном случае уголовно-воровских) традиций и обычаев, роль которых в отечественной криминологии изучена недостаточно. Именно они, по мнению С. Я. Лебедева, являются предпосылкой воспроизводства криминального профессионализма.

Если рассматривать профессиональную преступность как подсистему преступности, то можно обнаружить, что устойчивость внутренних ее связей и элементов зависит от целенаправленной и сознательной деятельности определенного круга людей. Но, говоря так, следует частично согласиться с Н. Ф. Кузнецовой в том, что криминогенная система при социализме принадлежит к системам низкой степени и системности и, наоборот, противоположная ей система борьбы с преступностью отличается высокой целостностью, координацией и управляемостью, частично потому, что приведенные ею системы совершенно не могут быть сравнимы по координации и управляемости, так как одна из них — государственное образование, а другая стоит вне закона. Вместе с тем профессиональная преступность имеет как система более тесную связь и управляемость, чем вся преступность, поскольку в ней действуют такие регуляторы, как неформальные нормы, традиции, обычаи и «законы» старого и нового преступного мира.

Профессиональная преступность существует не один век. Она связана с деятельностью людей, передачей опыта поколений преступников, утверждением специфической субкультуры, закономерным стремлением ее носителей к выживанию в конкретных социальных условиях. Характерно, что выделенные ранее признаки криминального профессионализма применительно к воспроизводству профессиональных преступников преобразуются в специфические функции, с помощью которых они приспосабливаются к тем или иным социальным обстоятельствам. Данный вывод подтверждается вековым существованием определенных категорий профессиональных преступников, их стратификацией и стабильностью квалификаций.

Установлены некоторые неформальные нормы, действующие со времени средневековой России. Например, прием в сообщество воров, применение блатных санкций (изменились лишь ритуальные детали). Изучение также показало, что профессиональный жаргон карманных воров и карточных шулеров остался по существу без изменений. Не случайно в «Курсе российской криминологии» эти две категории преступников относятся к наиболее типичным хранителям «старых воровских традиций».[4]

Стараясь глубже понять механизм воровских традиций, мы проследили дискуссию о «Калине красной» в среде профессиональных преступников. Шукшин очень хорошо поставил «Калину красную», но в конце опять неправда. Якобы Губа стал мстить и преследовать его за то, что он хотел завязать и честно жить мужиком. Это ложь! В жизни воровской такого не было. Тем более, что в фильме показали, что Губа приехал убить его и при нем была женщина (женщины на сходки и в другие воровские дела не допускались.— А. Г.). Если бы в жизни какой-либо «вор в законе» сделал это, то его бы самого за такой беспредельный проступок воры обязательно бы зарезали».

Эта цитата подтверждает, что отошедший от «законников» человек протестует против искажения фактов, имеющих, по его мнению, принципиальное значение. Он говорит: «с нашей стороны», «о нас», возмущается некомпетентностью «писак», и это лишний раз подчеркивает силу антиобщественных традиций — порвавший с сообществом «воров в законе» преступник не может порвать с укоренившейся в его сознании моралью, неформальными нормами, которыми он жил четверть века.

В местах лишения свободы уголовные традиции и устанавливаемые на их основе неформальные нормы поведения регулируют отношения как в целом, так и в малых группах осужденных. По данным В. И. Быстрых, 90% осужденных объединяются в малые неформальные группы, в которых большая часть правонарушений связана с отступлением от сложившихся норм поведения. При этом осужденные не только поддерживают преступные традиции, но и заинтересованы в расширении своих рядов. Поэтому живучесть уголовно-воровских традиций и обычаев — это объективное явление, обусловленное ответной реакцией антиобщественных элементов на законные требования правоохранительных органов и общества в целом. Характерно, что лица, никогда до осуждения не сталкивавшиеся с «правилами» поведения осужденных, начинают их усваивать с момента поступления в следственный изолятор. К основным из них (первоначальным) относятся: не работать в запретной и жилой зонах; жить «мужиком» и не вступать в актив; не выполнять требования администрации; не поддерживать контактов с членами актива («козлами»); не общаться с отверженными. При поступлении осужденных в ИТК также наблюдается их обработка профессиональными преступниками под различными предлогами. В итоге многие усваивают определенные модели поведения, включаются в группировки отрицательной направленности, устанавливают тесные связи с опытными преступниками, которые продолжают поддерживать их и после освобождения из мест лишения свободы. Но главное в другом — в стабилизации антиобщественной установки и постепенном переходе, как отмечает Н. А. Стручков, к так называемой иной жизни с неофициальном системой сложившихся отношений. Этот процесс активно идет не только в местах лишения свободы, но и вне их. Уголовно-воровские традиции самым тесным образом связаны с воспроизводством профессиональных преступников за счет лиц из числа неустойчивой части молодежи.

Опосредованным фактором влияния уголовно-воровских традиций на воспроизводство профессиональных преступников является так называемая блатная романтика, о чем свидетельствуют элементы субкультуры у осужденных несовершеннолетних, возникающие и усваивающиеся без контактов с ранее судимыми. При этом, отмечал еще Г. Медынский, любая связь с рецидивистом их значительно усиливает.

Существование профессиональной преступности, особенно при длительном пассивном отношении к ней со стороны правоохранительных органов, закономерно вырабатывает, усиливает у преступников паразитические установки, создает определенные мировоззренческие предпосылки относительно образа жизни и поведения.