ПЁТР I КАК ПОЛИТИЧЕСКИЙ ДЕЯТЕЛЬ И ПОЛКОВОДЕЦ

Одетый в Преображенский сюртук европейского покроя, Пётр I по образу мыслей всегда оставался русским самодержцем. Узнав во время пребывания за границей, что вновь восстали стрельцы, он срочно возвратился в Россию. За один лишь осенний день 1698 г. на Красной площади были казнены 200 стрельцов, причём Пётр настаивал, чтобы роль палачей исполняли сановники из его свиты. Лефорту удалось уклониться от этой «милости», сославшись на религиозные убеждения. Александр Меншиков, наоборот, хвастался тем, что лично отрубил головы двадцати бунтовщикам. Таким образом, все сподвижники Петра оказались связанными страшной кровавой порукой. Ещё больше крови было пролито во время подавления казачьего восстания под предводительством Кондратия Булавина в 1707 – начале 1709 гг.

Вся противоречивость характера Петра I проявилась во время строительства новой столицы – Санкт-Петербурга. С одной стороны, намереваясь встать твёрдой ногой на Балтике, Россия должна была получить опорный пункт и базу для флота. Но с другой – гибель тысяч людей в ходе строительства города показывает, какой дорогой ценой обходилось порой воплощение государственной воли царя. Не щадя себя, не умея беречь своё здоровье и жизнь, он не жалел и своих подданных, легко жертвуя ими ради великих замыслов.

Когда Петру I напоминали о бессмысленной жестокости по отношению к стрельцам, вина которых едва ли могла быть доказана судебным порядком, он заявлял: «С другими европейскими народами можно достигать цели человеколюбивыми способами, а с русскими не так: если бы я не употреблял строгости, то бы давно уже не владел русским государством и никогда не сделал бы его таковым, каково оно теперь. Я имею дело не с людьми, а с животными, которых хочу переделать в людей». Властитель по династическому праву, Пётр искренне полагал, что ниспослан России Божественным провидением; считал себя истиной в последней инстанции, человеком, не способным на ошибки. Меряя Россию на свой аршин, он чувствовал, что начинать преобразования необходимо с ломки старозаветных обычаев. Поэтому по возвращении из Европы Пётр I категорически запретил своим придворным носить бороды, дворянам повелел пить кофе, а солдатам приказал курить – в соответствии с «Воинским Артикулом». Не злой по натуре, он был порывист, впечатлителен и недоверчив. Не умея терпеливо объяснить другим то, что для него было очевидным, Пётр, встречая непонимание, легко впадал в состояние крайнего гнева и часто «вколачивал» истину сенаторам и генералам своими огромными кулаками или посохом. Правда, царь был отходчив и через несколько минут уже мог хохотать над удачной шуткой провинившегося. Однако в иные моменты злость, досада и вечная спешка мешали Петру как следует разобраться в деле. Так, например, он поверил ложному обвинению, выдвинутому против одного из наиболее верных его соратников – Василия Никитича Татищева. В результате тот несколько лет провёл под следствием и лишился высокой должности управляющего казённой промышленностью на Урале.

Большую часть своего правления государь-преобразователь провёл в путешествиях, деловых разъездах и военных походах. Царь редко задерживался в столицах – Москве и Петербурге. По замечанию российского историка С.М. Соловьёва, «это должно было иметь свою вредную сторону: до царя далеко . следовательно, произволу правительственных лиц, не вынесших из древней России привычки сдерживаться, открылось широкое поприще .». Пётр I правил «наездами»; проводя преобразования во всероссийском масштабе и подчас не имея возможности вникнуть в суть частных проблем, он передоверял их приближённым и отнюдь не всегда мог проконтролировать деятельность этих людей. Подобное положение дел открывало дорогу многочисленным служебным злоупотреблениям, вполне обычным в Петровское время.

Эти недостатки правления отчасти уравновешивались замечательным талантом царя подбирать себе одарённых помощников, способных нести вместе с ним груз реформ и войн, притом достаточно образованных, чтобы самостоятельно решать сложнейшие вопросы внутренней политики и дипломатии. Этим Пётр I напоминает другого великого государя русской истории – Ивана III, также сумевшего собрать вокруг престола блестящих воевод и советников. Как и Иван III, Пётр был способен переступить через личную неприязнь во имя интересов дела. Он никогда не испытывал тёплых чувств к полководцу Борису Шереметеву и дипломату Петру Толстому, но тем не менее они были возвышены им за свои способности и заслуги, сослужив России добрую службу.

Пётр был безразличен к нарядам и не любил официальных приёмов, на которых должен был носить горностаевую мантию и символы царской власти. Его стихией были ассамблеи, где присутствующие обращались друг к другу запросто, без титулов и званий, пили водку, черпая её глиняными кружками из банных ушатов, курили, играли в шахматы и танцевали. Царь даже не имел собственных выездных экипажей: если требовалось организовать торжественный выезд августейшей четы, он заимствовал коляску у известных придворных щеголей – Меншикова или Ягужинского.

До конца дней своих Петру приходилось заниматься самообразованием; новые политические и военные задачи заставляли его постоянно искать учителей за пределами России. После поражения под Нарвой в 1700 г., когда русская армия лишилась всей артиллерии, Пётр не потерял присутствия духа и сказал Меншикову: «Вот Карл XII – достойный учитель; без него я остался бы плохим работником в делах ратных». В память «Нарвской конфузии» была отлита специальная медаль с девизом: «Учителю – от достойного ученика». Царь собирался вручить её шведскому королю после того, как одержит над ним победу, По окончании Полтавского сражения, несмотря на то, что Карлу и Мазепе удалось бежать в Турцию, Пётр устроил пир, на котором поднял тост в честь «учителей-шведов». Присутствовавший на торжестве пленный военачальник Реншильд заметил: «Хорошо же отблагодарили вы своих учителей!»

Пётр I обладал выдающимся дипломатическим талантом. Он искусно владел всеми классическими приёмами европейской политики, которые в нужный момент легко «забывал», вдруг перевоплощаясь в загадочного восточного царя. Он мог неожиданно поцеловать в лоб ошеломлённого собеседника, любил использовать в своей речи народные прибаутки, ставя в тупик переводчиков, или же внезапно прекращал аудиенцию, сославшись на то, что его ожидает . жена. Внешне искренний и доброжелательный, русский царь, по мнению европейских дипломатов, никогда не раскрывал своих истинных намерений и потому неизменно добивался желаемого.

Пётр никогда не преувеличивал своих полководческих способностей. После Нарвы он предпочитал командовать лишь своим Преображенским полком, а армию доверил профессиональным полководцам. В совершенстве зная основы кораблевождения, царь не брал на себя командование всей эскадрой, поручая это Апраксину, Голицыну и даже Меншикову. Страха в бою он никогда не показывал. В решающий момент Полтавского сражения 1709 г. царь лично повёл в атаку свежие силы. Когда адмирал Крюйс во время похода на Гельсингфорс в 1713 г. упрашивал Петра I сойти на берег ввиду опасности встретить шведский флот, царь с улыбкой ответил: «Бояться пульки – не идти в солдаты», – и остался на флагманском корабле. На упрёк Меншикова, заметившего, что царь не бережёт себя, лично спасая тонущих в ледяной воде во время наводнения в Петербурге, он сказал: «За моё Отечество и людей жизни своей не жалел и не жалею».