Русское общественное мнение мало интересовалось Дальним Вос­током, и война с Японией явилась для него полной неожиданностью. Война была непопулярна. По мнению Деникина, единственным стиму­лом, оживившим чувство патриотизма и оскорбленной национальной гордости, было предательское нападение на Порт-Артур.

Деникин очень остро переживал японскую агрессию и считал своим долгом возможно скорее попасть на фронт.

Войска Варшавского военного округа, где он служил, не подлежа­ли отправке на Дальний Восток. Они оставались заслоном на русской границе с Германией и Австро-Венгрией. Несмотря на болезнь (пор­ванные связки на ноге в результате несчастного случая), Деникин сра­зу же подал рапорт о командировании его в действующую армию.

На японскую войну Деникин попал в чине капитана. На фронте боевая деятельность быстро выдвинула его в ряды выдающихся офи­церов Генерального штаба.

Попав, сначала на должность начальника штаба одной из бригад Заамурского округа пограничной стражи, Деникин затем стал на­чальником штаба Забайкальской казачьей дивизии под командованием генерала Ренненкампфа и закончил, войну в конном отряде генерала Мищенко — начальником штаба Урало-Забайкальской дивизии.

По своей природе он не слишком любил штабную работу. Его всегда тянуло на более активную роль командира боевого участка на фронте. Эту роль он несколько раз отлично совмещал с должностью начальника штаба.

В историю русско-японской войны вошли названия нескольких сопок, где особенно ярко проявился русский героизм. «Деникинская сопка», близ позиций Цинхеченского сражения, названа в честь схватки, в которой Антон Иванович штыками отбил наступление не­приятеля.

Например, в ноябре 1904 года во время Цинхеченского боя гене­рал Ренненкампф, по просьбе Деникина, послал его в авангард заме­нить командира одного из казачьих полков. Деникин блестяще вы­полнил свою миссию и штыками отбил японские атаки.

За отличие в боях Деникина быстро произвели в подполковники, затем в полковники. В те времена производство в полковники на три­надцатом году службы свидетельствовало об успешной карьере.

Еще до японской войны недовольство правительством в левых кругах интеллигенции проявлялось в различных выступлениях и даже в политических убийствах. (Были убиты министр народного просвеще­ния Боголепов и министр внутренних дел Сипягин). Но военные просчеты дали повод открыто пойти на разрыв с непопулярным прави­тельством.

Каждая новая неудача на фронте увеличивала раздражение и кри­тику, которые затем перешли в беспорядки. Начались террористичес­кие акты, аграрные волнения, крестьяне сводили счеты с помещиками, жгли и громили их усадьбы. В Петербурге и других городах образова­лись Советы рабочих депутатов—предвестники Советов 1917 года. И впервые там промелькнула беспокойная фигура Льва Троцкого. Волна забастовок прокатилась по России. В октябре 1905 года всеобщая политическая забастовка, включая железные дороги, парализовала на время жизнь страны. Прошли военные бунты, вспыхнуло вооруженное восстание в Москве. Хаос анархии охватил всю страну.

Начиналась первая русская революция — прелюдия к тому, что произошло в 1917 году.

В создавшихся условиях правительство не могло продолжать войну. В сентябре 1905 года был заключен Портсмутский мир.

С дальневосточной окраины по Сибирскому пути внутрь России двинулась волна демобилизованных солдат. В эту волну попал и Де­никин.

В то время как действующая армия каким-то чудом сохранила свою дисциплину, солдаты запаса быстро разлагались под влиянием антиправительственной пропаганды. Они буйствовали, бесчинствовали по всему армейскому тылу. Не считаясь ни с чем, требовали немедлен­ного возвращения домой. Военное начальство растерялось. Не органи­зовав ни продовольственных пунктов вдоль Сибирского пути, ни охра­ну этой бесконечно длинной дороги, командование приказало выда­вать в Харбине кормовые деньги запасным сразу на все путешествие. Затем их отпускали одних без вооруженной охраны поездов. Резуль­тат легко можно было предвидеть: деньги пропивались тут же, а по­том голодные толпы солдат громили и грабили все, что попадало под руку. А вдоль магистрали тем временем как грибы после дождя вы­росли вдруг различные «республики»: Иркутская, Красноярская, Чи­тинская и т. д. В отличие от петербургского Совета рабочих депутатов советы этих «республик» включали также группы солдатских депута­тов.

Впервые пришлось Деникину близко наблюдать «выплеснутое из берегов солдатское море».

Самое бурное время первой революции провел он на Сибирской магистрали. Из-за забастовок газет на пути не было, достоверных све­дений о том, что происходило в России, тоже не поступало.

А запасные продолжали бушевать, безобразничать и захватывать силой паровозы и поезда, чтобы вне очереди пробираться в европей­скую Россию. Поезд, в котором ехал Деникин, набитый солдатами, офи­церами и железнодорожниками, пытался идти легально, то есть по ка­кому-то расписанию и соблюдая очередь. Но ничего из этого не получа­лось. Делали они не больше 150 километров в сутки, а иногда, проснув­шись, видели, что их поезд стоит, на том же полустанке, так как ночью запасные проезжавшего эшелона отцепили, и захватили их паровоз. Наконец потеряв терпение, Деникин и еще три полковника образовали небольшую вооруженную часть из офицеров и солдат. Комендантом поезда объявили старшего из четырех полковников, отобрали паровоз у одного из бунтующих эшелонов, назначили караул и с вооруженной охраной двинулись в путь полным ходом. Сзади за ними гнались эше­лоны взбунтовавшихся солдат, впереди их ждали другие, чтобы пре­градить дорогу, в любую минуту грозила кровавая расправа. Но при виде организованной вооруженной команды напасть никто не решал­ся. Ехали они большей частью без путевок, передавая иногда с дороги распоряжение по телефону начальникам попутных станций, «чтоб путь был свободен».

Как ни странно, это фантастическое путешествие закончилось благополучно. Деникин этот эпизод хорошо запомнил. Он понял, что при безвластии и государственной разрухе даже маленький кулак — сила, с которой считаются.

До Петербурга добрался он в начале января 1906 года, проведя не­дели две в Харбине и свыше тридцати суток в дороге.

Правительство, вынужденное под давлением событий идти на ус­тупки, формально признало конец неограниченной монархии. Мани­фестом 17 октября 1905 года оно обещало даровать населению консти­туцию, свободу слова, совести, собраний, союзов, неприкосновенность личности. Более правая часть оппозиции, умеренные либералы из иму­щих классов, уже достаточно напуганные общественными эксцессами, перешли тогда на сторону правительства.

Еще в августе 1905 года был издан манифест об учреждении Госу­дарственной думы, Но этот манифест никого не удовлетворил, ибо Ду­ма трактовалась в нем как учреждение «совещательного» характера при самодержавной власти. Манифест же 17 октября объявлял незыбле­мое правило: никакой закон не может войти в силу без одобрения Го­сударственной думы. Он тоже обещал, что народным избранникам бу­дет дана возможность участвовать в контроле над законностью дей­ствий властей.