Знакомство с творчеством Бирса скорее поколебало стереотип, согласно которому американский, а особенно калифорнийский литератор второй половины XIX века - это непременно «певец необъятной земли и щедрого солнца», энтузиаст, жизнелюб и поборник «простых, естественных нравов». В рассказах писателя предстают люди, которых «позолоченный век» не сделал счастливыми. Люди искалеченные, люди горькой, несостоявшейся судьбы. Очень много мертвецов. В предисловии к одному из своих сборников автор говорит: «Когда я писал эту книгу, мне пришлось тем или иным способом умертвить очень многих ее героев, но читатель заметит, что среди них нет людей, достойных того, чтобы оставить их в живых»[5]. Да и живые в его рассказах тоже часто напоминают мертвых.

На фоне настроений тогдашней Америки, окрашенных бездумной верой в прогресс, открывающий перед человечеством великие перспективы, на фоне бурнокипящей деятельности и легкокрылых надежд, которыми жило американское общество, после того, как в 1865 году победой Севера закончилась Гражданская война, странными выглядели и мизантропия Бирса и духовный максимализм, побуждавший его с отчаянным упрямством сокрушать господствующие поверия и самообманы. Но равнодушия в обществе к нему не было.

В американских книгах той поры добро и зло были строго разделены. Представления догматической религии с ее двумя полюсами: Бог – Сатана, господствовали и во взглядах на мораль, на общественное и личное поведение человека, на искусство. Существование в жизни и необходимость в литературе «положительных» и «отрицательных» героев в чистом виде не вызывали сомнений. За редкими исключениями, в американской литературе конца XIX- начала XX века, даже и в первых книгах критических реалистов, царил еще весьма метафизический взгляд на человека. Хорошее и дурное в нем существовали строго порознь, отделенные непроницаемыми перегородками. В этом проявился отроческий характер литературы, о котором постоянно говорит американская критика.

Были, конечно, исключения – Мелвилл, По, - но именно исключения. Среди них был и Бирс. В отличие от господствовавших в литературе представлений он остро ощущал противоречия и вокруг себя, и в себе самом.

Отметим факты, существенные для понимания позиции Бирса и всего его творчества. Отпечаток пуританского воспитания, которое он получил в детстве, возможно, отчасти предопределил резкость, непримиримость его высказываний о пороках и лицемерии окружающего мира. Здесь мы находим истоки того обостренного, едва ли не болезненного ощущения близкого, сиюминутного присутствия смерти, которое так характерно для самосознания пуритан и столь явственно проступает во множестве его рассказов. Вторым фактором, оказавшим существенное влияние на характер его творчества, должна быть названа Гражданская война, ожившая через двадцать лет на страницах его рассказов так, словно время ничего не изменило, не сгладило ни ужаса, ни боли, которые Бирсу выпало пережить в те незабываемые четыре года.

В 1909 году Бирс выпустил небольшую книгу «Как писать» (Write it right), собранную из статей разных лет. Он не разработал собственную стройную литературную теорию, тем не менее, знать принципы, которые изложены в этой книге хоть и сжато, но ясно, важно, чтобы ориентироваться в бирсовском необычайном мире.

Итак, вот основные требования, которые Бирс предъявлял к «настоящей литературе»: четкая мысль, изложенная так, что она становиться самоочевидной – без недоговорок, расплывчатости и многословия. Чем короче и точнее фраза, абзац, весь рассказ - тем сильнее произведенный эффект; самое действенное оружие в руках писателя – это остроумие, парадоксальность, которая освобождает от «абсолютной правдивости с ее абсолютной скукой» (примерами служат Рабле и Ларошфуко). Об американских предшественниках сам Бирс не упоминает, словно их у него и не было, а о современниках отзывается едко и раздраженно – Бирса не интересовали переживания людей, редко и неохотно покидавших бостонские или европейские гостиные.

Объективные причины, вызывавшие расхождение Бирса с ведущими прозаиками его времени (У.Д. Хоуэллс, Г. Джеймс), вероятно, заключались в том, что перед нами - не столь уж редкий случай, когда писательскую судьбу формирует происходящий перелом литературных эпох.

Хотя дебют Амброза Бирса как прозаика-новеллиста состоялся лишь в 1871 году («Долина призраков»), когда реализм уже сформировался как новое, более мощное и актуальное литературное течение, его художественные взгляды формировались под влиянием эстетики романтизма, под знаком которого прошла вся его творческая жизнь. «Его воображение устремлялось от обыденной жизни, где процветал буржуа-обыватель в мир космических явлений, неземных страстей, таинственных сил. Писатель утверждал, что для настоящего художника жизнь переполнена фигурами героических изваяний, духами сна, демонами преисподней, могилами, которые зияют на путях, ведущих к свету, неземными существами, злобными и добрыми посланниками милосердия и посланниками гибели.»[6].

Бирс считал, что поэтическое воображение является связующим звеном между миром материальным и миром идеальным. В представлении Бирса целью художника должно быть осмысление жизни, поиск и открытие вечных законов мироздания. Воображение предлагает писателю кратчайший путь проникновения в тайны бытия. «Для меня существует лишь золотой круг искусства, свет и тени страны фантазии»[7].

Говоря о приверженности Бирса к эстетике романтизма, стоить заметить, что наиболее ярко и бесспорно эта приверженность отразилась в его фантастических новеллах. Разбор фантастической новеллы писателя показывает, что здесь Бирс выступил романтиком прежде всего, продолжив традиции, с одной стороны, американского романтизма, а с другой – западноевропейского (с истоками в предромантическом готическом романе). В своих фантастических новеллах Бирс следует эстетическим канонам романтического подхода к отражению действительности, тем закономерностям взаимоотношения рационального и эмоционального, реального и фантастического, которые в образной форме отражены у Готорна во вступлении к роману «Алая буква» и сведены в теорию Эдгаром По в его статье «Философия творчества».

Для американской литературной жизни после Гражданской войны подобная ситуация не была исключительной, она лишь проявилась в судьбе Бирса более отчетливо. В отличие от Европы, где события 1830 года фактически подвели черту под историей романтического движения, в Америке оно набрало полную силу лишь через двадцать лет. Строго говоря, романтизм здесь охватил собой все XIX столетие, долго о себе напоминая в веке XX. «Позолоченный век» породил в литературе глубокие перемены. Заявили о себе писатели, реалистически передававшие «местный колорит» давно обжитых уголков и еще почти диких просторов Америки – Брет Гарт, по Х. Бичер-Стоу, С.О. Джуит, Э. Эгглстон и другие. С Хоуэллсом, Джеймсом, Твеном в 70-е годы реализм стал главной дорогой американской прозы. А когда в 1892 году Бирс издал свои сборники новелл, на литературную сцену уже выдвигались натуралисты, и Х. Гарленд опубликовал манифест нового направления.