СИРВЕНТА

Трубадуров прославить я рад, Что поют и не в склад и не в лад, Каждый пеньем своим опьянен, Будто сто свинопасов галдят: Самый лучший ответит навряд, Взят высокий иль низкий им тон. О любви своей песню Роджьер На ужасный заводит манер - Первым будет он мной обвинен; В церковь лучше б ходил, маловер, И тянул бы псалмы, например, И таращил глаза на амвон. И похож Гираут, его друг, На иссушенный солнцем бурдюк, Вместо пенья - бурчанье и стон, Дребезжание, скрежет и стук; Кто за самый пленительный звук Грош заплатит - потерпит урон. Третий - де Вентадорн, старый шут, Втрое тоньше он, чем Гираут, И отец его вооружен Саблей крепкой, как ивовый прут, Мать же чистит овечий закут И за хворостом ходит на склон. Лимузинец из Бривы - жонглер, Попрошайка, зато хоть не вор, К итальянцам ходил на поклон; Пой, паломник, тяни до тех пор И так жалобно, будто ты хвор, Пока слух мой не станет смягчен. Пятый - достопочтенный Гильем, Так ли, сяк ли судить - плох совсем, Он поет, а меня клонит в сон, Лучше, если б родился он нем, У дворняги - и то больше тем, А глаза взял у статуи он. И шестой - Гриомар Гаузмар, Рыцарь умер в нем, жив лишь фигляр; Благодетель не больно умен: Эти платья отдав ему в дар, Все равно что их бросил в пожар, Ведь фигляров таких миллион. Обокраден Мондзовец Пейре, Приживал при тулузском дворе, - В этом есть куртуазный резон; Но помог бы стихам и игре, Срежь ловкач не кошель на шнуре, А другой - что меж ног прикреплен. Украшает восьмерку бродяг Вымогатель Бернарт де Сайссак, Вновь в дверях он, а выгнан был вон; В ту минуту, как де Кардальяк Старый плащ ему отдал за так, Де Сайссак мной на свалку снесен. А девятый - хвастун Раймбаут С важным видом уже тут как тут, А по мне, этот мэтр - пустозвон, Жжет его сочинительства зуд, С жаром точно таким же поют Те, что наняты для похорон. И десятый - Эбле де Санья, Он скулит, словно пес от битья, Женолюб, пострадавший от жен; Груб, напыщен, и слыхивал я, Что, где больше еды и питья, Предается он той из сторон. Ратным подвигам храбрый Руис С давних пор предпочтя вокализ Ждет для рыцарства лучших времен; Погнут шлем, меч без дела повис - Мог тогда только выиграть приз, Когда в бегство бывал обращен. И последний - Ломбардец-старик, Только в трусости он и велик; Применять заграничный фасон В сочинении песен привык, И хоть люди ломают язык, Сладкопевцем он был наречен. А про Пейре Овернца молва, Что он всех трубадуров глава И слагатель сладчайших кансон; Что ж, молва абсолютно права, Разве что должен быть лишь едва Смысл его темных строк прояснен. Пел со смехом я эти слова, Под волынку мотив сочинен.

АЛЬБА

Дама и друг ее скрыты листвой Благоуханной беседки живой. "Вижу рассвет!" - прокричал часовой. Боже, как быстро приходит рассвет! - Не зажигай на востоке огня - Пусть не уходит мой друг от меня, Пусть часовой дожидается дня! Боже, как быстро приходит рассвет! - Нежный, в объятиях стан мне сдави, Свищут над нами в ветвях соловьи, Сплетням назло предадимся любви, Боже, как быстро приходит рассвет! - Нежный, еще раз затеем игру, Птицы распелись в саду поутру, Но часовой не сыграл ту-ру-ру, Боже, как быстро приходит рассвет! - Дышит возлюбленный рядом со мной, В этом дыханье, в прохладе ночной Словно бы нежный я выпила зной. Боже, как быстро приходит рассвет! Дама прельстительна и весела И красотой многим людям мила, Сердце она лишь любви отдала. Боже, как быстро приходит рассвет!

ТЕНСОНА

Темой этого поэтического диспута двух трубадуров (родовитого и незнатного) является один из центральных вопросов поэтики провансальских трубадуров – вопрос о так называемом trobar clus ("замкнутой манере") – тёмном, затруднённом стиле поэзии. Рамбаут выступает в защиту этого стиля, тогда как Гираут высказывается в пользу простого и ясного, всем понятного языка.

Гираут де Борнейль (расцвет творчества 1175 – 1220) и Рамбаут III, граф Оранский (правил 1150 – 1173).

-- Сеньор Гираут, да как же так?

Вы утверждали, слух идёт,

Что песням тёмный слог нейдёт, --

Тогда я вам

Вопрос задам:

Ужель, избрав понятный слог,

Себя я показать бы мог?

-- Сеньор Линьяуре[1], я не враг

Затей словесных, -- пусть поёт

Любой, как петь его влечет, --

Но всё же сам

Хвалу воздам

Лишь простоте певучих строк:

Что всем понятно – в том и прок!

-- Гираут, зачем тогда, чудак,

Трудиться, зная наперед,

Что труд усердный пропадёт

Не к знатокам,

А к простакам,

И вдохновенных слов поток

В них только вызовет зевок?

-- Линьяуре, я – из работяг,

Мой стих – не скороспелый плод,

Лишённый смысла и красот.

Вот и не дам

Своим трудам

Лишь тешить узенький мирок.

Нет, песни путь – всегда широк!

-- Гираут! А для меня – пустяк,

Широко ль песня потечет.

В стихе блестящем – мне почет.

Мой труд упрям,

И – буду пряма, --

Я всем свой золотой песок

Не сыплю, словно соль в мешок!

-- Линьяуре! Верьте, много благ

Спор с добрым другом принесёт,

Коль бог от ссоры упасет.

Что здесь и там

По временам

Я допускал на вас намек,--

Поставлю сам себе в упрёк!

-- Гираут! И мне понятен смак

Задорных шуток и острот –

Нет! Вам их не поставлю в счёт,

Вес не придам

Таким словам.

В другом – тревог моих исток:

Люблю я, сердцем изнемог!

-- Линьяуре! Хоть отказа знак

Красавица вам подаёт,

Бывает смысл совсем не тот:

И по глазам Дано сердцам

Узнать, что это всё – предлог

Раздуть любовный огонёк!

-- Гираут! Сочельник недалёк,

Зачем спешите за порог?

-- Линьяуре, вдаль я не ездок,

Да сам король на пир повлёк.

Маркабрюн. ПАСТОРЕЛА.

Приводимая пасторела, представляющая спор рыцаря с пастушкой, является наиболее типической для жанра; встречаются, однако, и другие формы, более дидактические, где рыцарь ведет беседу не с пастушкой, а с пастухом.

Встретил пастушку вчера я,

Здесь, у ограды блуждая.

Бойкая, хоть и простая,

Мне повстречалась девица.

Шубка на ней меховая,

И кацавейка цветная,

Чепчик – от ветра прикрыться.

К ней обратился тогда я:

Милочка![2] Буря какая!

Вьюга взметается злая!

-- Дон! – отвечала девица, --

Право, здорова всегда я,

Сроду простуды не зная.

Вьюга пускай себе злится!

-- Милочка! Лишь за цветами

Шёл я, но вдруг будто в раме

Вижу вас между кустами.

Как хороши вы, девица!

Скучно одной тут часами,

Да и не справитесь сами –

Стадо у вас разбежится!

-- Дон! Не одними словами,

Надо служить и делами

Донне, восславленной вами.

Право, -- сказала девица,--

Столько забот со стадами!

С вами пустыми речами

Тешиться мне не годиться.

-- Милочка, честное слово,

Не от виллана простого,

А от сеньора младого

Мать родила вас, девица!

Сердце любить вас готово,

Око всё снова и снова

Смотрит – и не наглядится.