В письмах, обращаясь к Элизе, он называет ее: "оча­ровательная, прелестная девушка ", "добрая фея ", "до­рогое дитя ", "милый друг ", "милая моя ", "дорогая моя нежная подруга ", "душенька ", "сердце мое ", "прелест­ная " .

Ей он посвятил стихотворения "Мушке" и "Лотос". Последнее было написано всего лишь за две-три не­дели до смерти:

Цветок, дрожа, склонялся надо мной,

Лобзал меня, казалось, полный муки;

Как женщина, в тоске любви немой

Лаская мой лоб, мои глаза и руки.

О волшебство! О незабвенный миг!

По воле сна цветок непостижимый

Преобразился в дивный женский лик, -

И я узнал лицо моей любимой.

Дитя мое! В цветке таилась ты,

Твою любовь мне возвратили грезы;

Подобных ласк не ведают цветы,

Таким огнем не могут жечь их слезы!

Мой взор затмила смерти пелена,

Но образ твой был снова предо мною;

Каким восторгом ты была полна,

Сияла вся, озарена луною.

Молчали мы! Но сердца чуткий слух,

Когда с другим дано ему слиянье;

Бесстыдно слово, сказанное вслух,

И целомудренно любовное молчанье .

Гейне понимал, что после его смерти Элиза будет остаток своей жизни переполнена воспоминаниями о нем, их возвышенных отношениях. Поэтому в стихот­ворении "Мушке" встречаем такие строки:

Тебя мой дух заворожил

И, чем горел я, чем я жил,

Тем жить и тем гореть должна ты,

Его дыханием объята .

Элиза под псевдонимом Камиллы Зельден издала книги о последних днях Гейне.

7. "Пусть на моем ошейнике стоит: "L'appartiensamadameVarnhagen"*

("Женщины-идеи" и их роль в формировании поэти­ческих интересов Гейне).

Невозможно пройти мимо фактора влияния на Гейне некоторых женщин из высшего общества, сделавших очень многое для духовного утверждения поэта-эмиг­ранта, воспитания его эстетических воззрений. Они же искренне протянули ему руку помощи тогда, ког­да он очутился в "матрацной могиле". Назовем услов­но их "женщины-идеи". Среди них — княгиня Христина Бельджойзо, итальянская писательница-патриот­ка; Рахиль фон Фарнгаген; баронесса фон Гогенгаузен; Каролина Жобер — супруга прокурора кассаци­онного суда, которая считалась одной из самых умных женщин Парижа; супруга русского атташе и поэта Ф.И.Тютчева.

Христина Бельджойзо была причастна к освободительному движению против австрийского господства в Италии. В начале 30-х годов оказалась в Париже как

политическая эмигрантка. Скорее всего, Гейне позна­комился с ней на собраниях

сен-симонистов.

Она покровительствовала Гейне и поддерживала с ним дружбу до самой его смерти. Подготовленный ею совмест­ный визит Минье и Гейне к Тьеру был связан с хлопотами о денежной субсидии (пенсии) французского правитель­ства для поэта. Позднее злопыхатели обвинили его в про­дажности властям. Гейне вынужден был защищаться от этих наветов. В объяснении, датированном 15 мая 1848 года и опубликованном в аугсбургской "Всеобщей газете" 23 мая того же года, он пишет: "Нет, та поддержка, которую я получил от правительства Гизо, не была вознаграждением; она была именно только поддержкой, она была — я называю вещи своими именами — великой милостыней, раздаваемой французским народом стольким тысячам чужестранцев, ко­торые более или менее доблестно скомпрометировали себя на родине рвением к делу революции и нашли пристанище у гос­теприимного очага Франции . "

Рахиль фон Фарнгаген сыграла заметную роль в бла­гоприятном воздействии на творчество Гейне. Она была замужем, любила своего мужа, семью. И здесь не

мо­жет быть и речи о каком-либо ее флирте с Гейне. У нее был литературный салон, в котором собирались лучшие умы того времени. В этом салоне царил

культ Гете. Один из современников Гейне восхищенно ска­зал о ней: "О чем только не упоминала она в течение часа беседы! Все, что она говорила, носило характер афоризмов, было решительно, огненно и не допуска­ло никаких

* Принадлежит мадам Фарнгаген (фр.).

противоречий. У нее были живые жесты и быстрая речь. Говорилось обо всем, что волновало умы в области искусства и литературы". Муж ее, Август Фарнгаген, был известным писателем, ученым и дипломатом. Оба они — муж и жена — хорошо знали и понимали поэзию Гейне. Но Рахиль, очень тонко раз­бираясь в его стихах, выступала в роли серьезного, чуткого и доброжелательного критика его творчества. Об этом свидетельствует переписка Гейне с мужем

Рахили. В одном из писем к супругу Рахили Гейне от­мечал: "Когда я читал ее письмо, мне показалось, как будто я встал во сне, не просыпаясь и начал перед зер­калом разговаривать сам с собой, причем по временам немного хвастался . Г-же Фарнгаген мне писать со­всем нечего. Ей известно все, что я мог бы ей сказать, известно, что я чувствую, думаю и чего не думаю ".

Гейне посвятил ей свое "Возвращение домой", по­явившееся первоначально в "Путевых картинах". Гей­не писал Фарнгаген, что этим посвящением хотел выразить, что принадлежит ей: "Пусть на моем ошей­нике стоит: "L'apprties a madame Vamhagen".

Баронесса Гогенгаузен тоже имела литературный салон, в который был вхож Гейне. Она сама писала стихи и познакомила его с произведениями Байрона, тогда только впервые переведенными на немецкий язык. Стихи последнего понравились Гейне, и он сде­лал несколько собственных переводов. Скептицизм и бунтарство Байрона импонировали Гейне. Но впос­ледствии он порвал с байроновским направлением. Однако произведения великого английского поэта всегда вызывали в нем любовь. Гейне благодарен был баронессе Гогенгаузен до конца своих дней за то, что она познакомила его с творчеством Байрона. Он пе­реписывался с баронессой, а она всей душой сочув­ствовала ему, борющемуся с тяжелым недугом. Од­нажды она посетила его, уже прикованного к постели, в Париже. Ей хотелось своим визитом принести Гейне хотя бы некоторое успокоение.

Каролина Жобер, о которой мы уже упоминали выше, была подругой Христины Бельджойзо и тоже содержала литературный салон, где бывал Гейне. Она переписывалась с ним, помогала в разрешении жи­тейских трудностей. В письме от 16 декабря 1844 года он писал ей: "Сударыня! На днях я зайду к вам, чтобы лично поблагодарить вас за ваше любезное письмо. Я счастлив, что моя злополучная поэма (оклеветанная точно так же, как и личная жизнь ее автора) не была вам неприятна и что, проникнув сквозь непроницаемую завесу прозаического перевода читателя, вы все же раз­гадали ее истинный смысл. Это отчаянный вызов, бро­шенный мною тевтономанам, так называемой нацио­нальной партии моей страны. Вы упорно не забываете меня, сударыня; это меня очень радует.

Да хранит вас Господь, да будет он надежной и свя­щенной защитой для вас! "

В другом письме к Каролине Жобер от 19 сентября 1848 года, отосланном из Пасси, он называет ее "ма­ленькой Феей" и сообщает: "Сегодня утром я полу­чил ваше второе письмо, и ваша приветливость и со­чувствие очень меня поддержали ." Он благодарит Каролину за ее хлопоты о его пенсии в Министер­стве иностранных дел и заключает письмо строками: "Прощайте, маленькая Фея, да простит вам Господь ваши чары, и да сохранит он вас под своим святым покровом ."