Известно, что национализм был и остается важнейшим идеологическим оружием всех форм капитала, особенно криминального, каким богата Россия, ее Южный федеральный регион. Национализм многолик и весьма амбициозен. Он не останавливается ни перед какой формой терроризма, что проявилось в самой трагической форме в Беслане и 11 сентября в США. Им «болеет» ряд политиков северокавказского региона. Прав мэр г. Ростова-на-Дону М. Чернышев (а он не только мэр, но и вице-президент Ассоциации городов Юга России, доктор наук и пр.), когда он в своих предвыборных выступлениях отмечает, что “национализм и сепаратизм, терроризм, амбиции некоторых региональных лидеров – все это бросает семена недоверия, обиды, несправедливости. Если дать таким семенам прорасти, то это неминуемо приведет к ситуации, когда на Ростов падет тень “имперского” города” [4]. На Ростов может упасть имперская тень в том случае, когда он, став столицей Южного федерального округа, будет, как и раньше, формально, бездумно копировать и насаждать антицивилизованные формы политико-экономических отношений. Эта “слепота” оборачивается большой трагедией. Правовые предпосылки для такой трагедии уже созданы, хотя кое-кому они кажутся абстрактной мелочью.

В орбиту драматических событий на Северном Кавказе, как и по всей России, были вовлечены определенные слои интеллигенции. Некоторая их часть искренне поверила в разумность происходящей “революции” и пыталась влиять на ход текущих событий. Но сами эти события развивались так, что их захлестнула волна мародерской приватизации. Поверив в идею, что стихия рыночных отношений приведет к процветанию, многие из интеллигентов, убедившись в иллюзорности своих представлений и, пользуясь обстановкой, сами стали на криминальный путь, стали сколачивать, попирая закон и совесть, собственный капитал. Все шло по Марксу: бытие определяет сознание.

В принципе в севернокавказском регионе интеллигенция весьма богата силой духа, содержанием и логикой своего ума. Но она разобщена. Разобщена не только организационно, но и в своих представлениях о способах разрешения противоречий, сложившихся в данном регионе. Разобщена даже в понимании сути политико-экономических отношений, насаждаемых в Южном регионе. Многие не только законодатели, но и работники прочих форм интеллектуального труда, поддерживая идею частной собственности, испытывают трудности в определении данной категории. Стало быть, путаются также в понимании, что есть общественные, коллективные, т.е. цивилизованные формы собственности. А известно, как аукнется в теории, так и отзовется на практике.

В силу отсутствия должного политико-экономического образования многим из интеллигентов властных и прочих структур трудно понять, что, во-первых, категория частной собственности распространяется не на все движимое и недвижимое имущество, а только на предприятия и учреждения, производящие или создающие материальные и духовные блага и услуги. Во-вторых, частная собственность означает классовое или, говоря иначе, сословное отношение, где одна часть общества (общины, кооператива, АО и т.п.) является владельцами этих средств, а другая, преобладающая, есть наемники, батраки, а то и хуже – рабы. Субьектами частной собственности могут быть как отдельные лица или группы индивидов, так и государство в целом, в т.ч. и местные органы власти.

Эта слабость понимания отношений собственности сказалась и на содержании концепции экономического развития Южного округа. Ее авторы абстрагировались от оценки состояния политико-экономических отношений, сложившихся на Юге России. Прежде всего умалчивают об основных противоречиях этой области отношений, а значит и способов их разрешения. Даже не указывается, какому типу собственности отдается предпочтение и как следует сочетать частнокапиталистические и цивилизованные его формы и разновидности. А это предпочтение, если исходить не из чисто конъюнктурных интересов, а из объективно складывающихся в современном мире тенденций и стремлений людей труда, необходимо отдавать цивилизованным формам собственности.

Частная собственность – тупик для Северного Кавказа

Главной целью частнособственнического капитала является накопление и умножение своего состояния. Накопления любым способом. Даже путем отрицания норм права, если они стоят на этом пути. Многие дипломированные политики, видимо, забыли очень меткую на этот счет характеристику, данную еще в ХIX веке английским экономистом Т.Дж.Даннингом и цитируемую К. Марксом в “Капитале”. “Капитал, - пишет он, - избегает шума и брани и отличается боязливой натурой. Это правда. Капитал боится отсутствия прибыли, как природа боится пустоты. Но раз имеется в наличии достаточная прибыль, капитал становится смелым. Обеспечьте 10 процентов, и капитал согласен на всякое применение, при 20 процентах он становится оживленным, при 50 процентах положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы” [5.Т.23.С.770]. Эта оценка абсолютно точна для утверждающихся форм капитала в России, который, как и полтора века назад, говоря словами Маркса, источает кровь и грязь из всех своих пор, с головы до пят. Особенно верна эта оценка для событий на Северном Кавказе. Трагедия в Беслане обладает этой основой.

Однако в традициях этносов северокавказья преобладает негативное отношение к частнокапиталистическим формам отношений. Особенно к тем, которые копируют американский стиль, с его грубым индивидуализмом, алчностью и эгоизмом, отрицающим мораль сотрудничества и коллективизма. Здесь доминирует тенденция не допускать внутри своей общины, рода, клана эти варварские отношения. Правда, тенденция разрушения этого уклада жизни, как пишет О.Н.Домениа, началась еще в конце Х1Х столетия. “Но в ХХ веке этот переход замедлился в связи с установлением социалистической системы хозяйствования, которая в основном опиралась на идею коллективизма”[6.С.52.]. Хотя на практике идея коллективизма осуществлялась не адекватно ее социалистической сущности, но в принципе она поддерживалась этносами северокавказья, ибо эта идея во многом совпадала с духом и историческими традициями горской общины. Она соответствует даже духу ислама как самой распространенной формы религии в данном регионе.

Исторически в горах и предгорьях Северного Кавказа общинные формы отношений и ислам взаимодействовали и питали друг друга. Ныне эта разумная традиция, как отмечал Президент Республики Кабардино-Балкария, постепенно возрождается. “Мечеть сегодня, - пишет он, - вместе с общиной формирует социальный механизм, во многом регулирующий традиционный образ жизни” [7.С.11]. Изучая историю и современный образ жизни, скажем, кабардинцев и балкарцев, без особых усилий ума можно понять, что суть культуры этих этносов – это следование прошлому, которое, говоря словами О.Домениа, “есть эталон социального совершенства, олицетворение идеального мироустройства”[6.С.54.]. Спрашивается, как можно слепо, невежественно насаждать здесь нормы и законы частнокапиталистических отношений? Отношений, повторяем, американского образца? Насаждать те формы собственности, которые порождают массовую безработицу. Ведь сегодня самое большее число безработных, особенно из числа молодежи, находится в Южном регионе. Безработица в данном многонациональном регионе – мощнейшая детерминанта преступности, терроризма и прочей социальной мерзости, чего не хотят видеть власть имущие политики. Но эта мерзость резко суживается при господстве цивилизованных форм собственности.