Бросается в глаза, что автор запутывает читателя: о каком соци­ализме идет речь? Если автор называет “демократическим” социализм, существовавший в бывшем Союзе, то это издевательство над памятью людей. Разве они забыли о массовых репрессиях, о жестоком преследовании инакомыслия? Надеюсь, что значительные массы людей об этом хорошо помнят. Если же автор имеет в виду какой-то другой “демокра­тический социализм”, то нужно было бы его объяснить. Как ни досадно, но история до настоящего времени не знает “демократического социа­лизма”. Наоборот, ей хорошо известно тоталитарное “социалистическое” общество.

Вместе с тем автор противопоставляет своему “демократическому социализму” “рыночную капиталистическую экономику”, которая, по ста­рым устоявшимся представлениям, не совместима с демократией, связа­на с жестокой эксплуатацией трудящихся и т. п. Как мы уже подчерки­вали, за категориями “капиталистическая экономика”, “капиталистичес­кое общество” скрывается очень разное содержание. Ведь современное общество — это общество, качественно новое по сравнению даже с I по­ловиной XX в. Поэтому некорректно выглядит попытка запугивать лю­дей капитализмом, который существовал когда-то и чьи отрицательные Черты довольно настойчиво вбивались в головы людей, одновременно за­малчивая реальные и очевидные изменения, происшедшие в наше время Хотят того или не хотят сторонники референдума, но под видом “объек­тивности” и, вроде бы, “справедливости” скрываются очередной обман людей, политическая спекуляция на категории “капитализм”. Единст­венным оправданием этим людям является то, что, вероятно, они и сами не разбираются в том, что происходит в мире. Но это можно только из­винить и ни в коем случае оправдать.

Аргументом в пользу такого мнения служат также другие доводы сторонников референдума. Нельзя не обратить внимание на то, что ав­тор по старой привычке утверждает “Социализм — общественная собст­венность, капитализм — частная собственность”. Ведь мы сегодня хоро­шо знаем, что в развитых странах, наряду с частной, существуют и госу­дарственная, и кооперативная, и даже народная коллективная формы собственности. К тому же наш собственный опыт показывает, что в ус­ловиях общественной собственности в бывшем Союзе уровень эксплуа­тации был значительно выше, а уровень жизни — значительно ниже, чем в развитых странах. Ввиду этого, попытка сыграть на том, что десяти­летиями вбивалось в головы людей,— будто, общественная собственность является благом, а частная собственность является бедой,— противоре­чит историческим фактам Очевидно, нельзя повторять догмы, абсолюти­зировать абстрактные положения. Ведь хорошо известно, что истина — конкретна.

Далее автор изображает дело так, будто, лишь для социализма свойственны “государственное управление и регулирование экономики, контроль за ценами и заработной платой, производством и распределе­нием продукции”. Действительно, в условиях, когда государство владело более чем 90 % средств производства, оно было не только единым эко­номическим центром огромного государства, но и главным хозяйствую­щим субъектом, а единый государственный директивный народнохозяй­ственный план выступал главным средством управления экономикой Из Центра решались все или почти все проблемы, и труд десятков миллио­нов людей подчинялся выполнению плана. Разве не ясно, что это сковы­вало инициативу и предприимчивость людей. Трудовой коллектив не мог быть самостоятельным хозяином, распоряжаться ни средствами произ­водства, ни произведенной продукцией (все это было государственным, как и само предприятие), что подрывало стимулы к труду, лишало тру­довые коллективы материальной заинтересованности в его результатах. Вполне оправданно такая экономика называлась “командно-админист­ративной”. И такие государственное управление и регулирование эконо­мики выдаются за преимущество?

Между тем поневоле возникает вопрос: а что, рыночная экономика лишена государственного управления и регулирования? Неужели авто­ру неизвестно, что в странах рыночной экономики применяются плани­рование (но не директивное, а индикативное), программирование и прогнозирование развития экономики. Причем Франция после войны при­меняла метод планирования, очень похожий на планирование в бывшем Союзе, а затем вынуждена была перейти к индикативному. Со вступле­нием в систему европейской экономики она перешла к стратегическому планированию, которое призвано обосновать пути развития страны и приоритет технологий. Следовательно: не жесткое директивное, а более гибкое индикативное, стратегическое планирование, не определение ки­лограммов или тонн производства тех или иных продуктов, а обоснова­ние путей развития страны на основе НТП. Несомненно, это более высо­кий и более действенный тип государственного управления и регулиро­вания.

Или взять “контроль за ценами и зарплатой”. Действительно, в быв­шем Союзе этот контроль был, но он был жестким и административным:

низкие цены — низкая зарплата. А может, автор слышал, что в разви­тых странах установлены минимальные почасовые ставки оплаты? Причем в США она составляет 5 дол. Почему автор замалчивает такие важные вещи? Очевидно, он рассчитывает на незнание людей, на то, что разбудит старые идеологические догмы о “преимуществах социализма”.

Чрезмерное огосударствление экономики, отчуждение человека от средств производства и результатов своего труда определили недоста­точную эффективность централизованной плановой экономики, ее отста­вание от развитых стран. Несмотря на то, что неоднократно провозгла­шались лозунги “догнать и перегнать”, разрыв в уровнях развития эко­номик бывшего Союза и развитых стран оставался большим (см. табл.2).

Таблица 2

Производство ВВП в бывшем СССР, развитых и других зарубежных странах в расчете на душу населения

(дол.)