Сразу же напрашивается ответ, что дело тут в степени деформированности производственных отношений. Дескать, в Польше, например, оставалась частная собственность на землю, в ГДР и Венгрии были частная торговля и домовладения и так далее. И это верно, но лишь отчасти. Однако если, как говорится, копнуть поглубже, то за быстрой результативностью реформ там стоит также и высокая степень психологической готовности населения к преобразованиям.

Авторы последней попытки реформаторства «сверху» объясняли поспешность действий желанием использовать сложившуюся после путча благоприятную политическую ситуацию. Но они неожиданно натолкнулись на принципиальную неготовность большинства населения к реформам либерального толка. В чем причина такой неготовности? Ведь большинство народа хотело перемен, поддерживало реформаторов!

При реализации так называемой либеральной концепции преобразований, включающей той или иной степени тяжести «шоковую терапию», человек становится подобен брошенному в воду и не умеющему плавать. Но мало просто бросить человека в воду, чтобы он сам научился плавать. Большинству же надо показать правильные движения и ближайшую «землю», цель, куда плыть. Этого реформаторы не учли.

Кроме того, психологическая готовность населения к рыночным реформам, к возврату к «нормальной жизни» в странах с нарушением «естественного хода истории» происходит тем легче, чем меньше был период «ненормального» развития и чем больше доля людей, обладающих хоть в небольшой мере «старыми» культурными навыками.

Каждой социально-экономической системе присущи свои культурные отличия в жизненных принципах, привычках в быту, общении людей, отношении их к труду, профессиональных навыках, в правилах поведения в обществе и трудовом коллективе и т. п. Эти черты формируются в людях тем сильнее, чем дольше они находятся в данной среде, и частично передаются следующему поколению в процессе его воспитания. Именно эти устойчивые черты и являются в значительной степени основой так называемого «консерватизма».

В каждый момент времени такими навыками (или их отголосками) владеют как минимум два поколения: те, кто сам жил при «нормальной жизни», и уже в значительно меньшей степени их дети, воспитанные родителями на собственном опыте. Уже для третьего поколения все эти рассказы о жизни «при Николае» (Бенеше, Пилсудском, Ульманисе и др.) становятся лишь историческими легендами.

По нашим подсчетам, к началу 50-х годов в России после 30-лет господства социализма еще около половины составляло население, практически не нуждавшееся в психологической адаптации к рыночной экономике, в восточноевропейских странах конца 80-х — начала 90-х годов после 45—50 лет «народной демократии» — более трети, а в России 1992 года после 75 лет его практически не осталось. Включая самих реформаторов. В такой ситуации и нельзя было ожидать постоянного, поступательного хода реформ. Откаты, возвраты, переделки уже сделанного и изменение курса реформ, по-видимому, неизбежны. Так и получилось.

Российскую политическую жизнь последнего пятилетия можно разделить на три основных этапа, в зависимости от смены доминанты общественных настроений и поведения правящей элиты.

Победы на президентских выборах 1990 года, а затем в ходе августовского путча были одержаны Б. Н. Ельциным под флагом демократических перемен в обществе, необходимости его реформирования. Эти же настроения преобладали и в основной массе населения, что обеспечило молчаливую поддержу президенту в развале СССР и на первых этапах экономической реформы.

К парламентским выборам 1993 года произошла смена общественного настроения, на первый план выдвинулся вопрос государственности России, который не решался вследствие слабости и некомпетентности государственной власти. В наибольшей степени эти настроения удалось выразить В. Жириновскому, что и обеспечило его партии относительную победу на выборах в Госдуму. Однако былую экономическую и военную мощь Россия восстановить не смогла, что показала война в Чечне. Претензии же ее на роль мировой державы были перечеркнуты независимыми действиями ООН и НАТО во время боснийского кризиса. Тем не менее за двухлетний период угроза распада России по образцу СССР была значительно смягчена.

Наиболее популярным лозунгом, начертанным на знаменах практически всех избирательных объединений и партий на парламентских выборах 1995 года, стала стабильность. При всех различиях в ее понимании разными политическими течениями однозначно можно утверждать о начале «консервативного поворота» в умах людей, на который откликнулись политики. Произошла вторая смена доминанты общественного развития России, суть которой заключается в необходимости обращения основных усилий государства и общества на решение внутренних, повседневных социально-экономических и политических проблем.

Судя по всему, наиболее разрушительный период крупномасштабных реформ завершился. Переживаемый сейчас Россией момент можно назвать очередной сменой стратегии преобразования тоталитарного общества в демократическое. И эта смена обусловлена не столько экономическими, сколько социально-политическими причинами.

Обещавшаяся сначала реформаторами, а теперь и провозглашенная правительством Черномырдина стабилизация представляет на деле не что иное, как остановку в нижней точке кризиса. Надолго ли? Похоже, что ниже уже России не упасть, но есть ли силы и, главное, умение подняться? На что может рассчитывать Россия? В каком направлении реформировать общество дальше и какими методами? Какой путь с большей вероятностью приведет к долгожданной стабилизации и подъему? Эти вопросы вновь, как и четыре года назад, выдвинулись на первый план.

В каждой стране в конце концов складывается определенная система взаимоотношений государства и индивидуума, законодательно закрепленная в разделении роли и функций государственных и общественных институтов. Смысл любой реформы государства, общества и экономики как раз и заключается в нахождении достаточно устойчивой системы для данного государства и данного времени.

Нам кажется, что в нынешней ситуации дискуссия о путях дальнейшего развития и реформирования России может вестись вокруг четырех основных моделей общества: державной (или державно-монархической), тоталитарно-коммунистической, либерально-демократической, социал-демократической. Кроме того, традиционно упоминается также некий «свой путь». Соответственно политические силы, выступающие приверженцами различных моделей, имеют свои стратегии дальнейшего реформирования.

Возрождение прошлого, похожего на дореволюционное, общества с великорусской державной государственностью, царствующей династией Романовых, сословной иерархией, доминирующей ролью православной церкви в духовной жизни в нынешних условиях нереальна не только из-за отсутствия «исторической памяти». Из дореволюционных государственных, общественных и политических институтов более-менее сохранилась лишь церковь. Все остальные институты, носящие дореволюционные имена (Дума, губернаторство, дворянство, земство, казачество),— это, как говорят в архитектуре, «новоделы», т. е. копии, сделанные из новых материалов и по новой технологии и не имеющие ничего общего с оригиналом, кроме внешнего вида. Типичный пример такого «новодела» — строящийся Храм Христа Спасителя. Тем не менее прошедшие выборы в Государственную Думу показали сохранение определенного уровня популярности у национал-патриотического «новодела» — ЛДПР. Модель реформирования «по Жириновскому» хорошо всем известна: ликвидация национальных республик, контроль государства над экономикой, введение распределительного механизма в сфере потребления, агрессивная внешняя политика, И все это предусматривается проводить чисто силовыми методами.