Оказалось, что склонность к эмоциональной или;

в нашем случае, “любовной” интерпретации даже важнее, чем наличие состояния возбуждения. Так, в одном из экспериментов испытуемым-мужчинам предъявились фотографии полуобнаженных девушек. В ходе эксперимента испытуемые получали фаль­сифицированную обратную связь относительно ча­стоты ударов своего сердца — в действительности частота выводившихся нэ метроном ударов задавалась экспериментатором. На одну из фотографий “пульс” изменялся. Оказалось, что вне зависимости от направления изменения (учащение или урежение) именно эта фотография вызывала, по данным после­дующих замеров, максимальную аттракцию.

Возможность интерпретации своего состояния как любви связана и с наличием в тезаурусе субъекта оп­ределенных лингвистических конструкций, и с овла­дением правилами их использования. Человек должен знать, какие ситуации следует, а какие не следует интерпретировать тем или иным образом. Это обуче­ние осуществляется и в период раннего онтогенеза, и в течение всей последующей жизни. Наиболее важ­ными же ситуациями такого обучения представляются ситуации, названные Ю. А. Шрейдером ритуальными. Такими по отношению к любви будут ситуации легкого флирта, в которых, с одной стороны, действия партнеров достаточно жестко заданы традициями и нормами их субкультуры, а с другой — остается до­статочная свобода для самовыражения и эксперимен­та. Примером могут быть балы прошлого века, стро­ившиеся, по словам Ю. М. Лотмана как “театрали­зованное представление, в котором каждому элементу соответствовали типовые эмоции”, и одно­временно дававшие возможность для достаточно сво­бодного общения между мужчинами и женщинами. Важной чертой таких ритуальных ситуаций и в про­шлом, и в настоящем является их относительная пси­хологическая безопасность— прямое и резкое отвержение партнера, в этих ситуациях представляет со­бой поведение неконвенциональное и поэтому доста­точно редкое. Это также дает партнерам возможность для своего рода тренировки.

Выявление роли момента самоинтерпретации в ге­незисе чувства любви делает более понятной и отме­чавшуюся многими авторами близость различных ви­дов любви между собой и их взаимную обусловлен­ность. Как говорил А. С. Макаренко, “любовь не мо­жет быть выращена из недр полового влечения. Си­лы “любовной” любви могут быть найдены только в опыте пеполовой человеческой симпатии. Молодой человек никогда не будет любить свою невесту и же­ну, если он не любил своих родителей, товарищей, друзей”. По-видимому, эта общность связана с тем, что, хотя объекты любви в течение жизни меняются, сам принцип — объяснение себе своего состояния как любви, а не как, скажем, корыстной заинтересованности, остается неизменным. Если человек в детстве научился такой интерпрета­ции, он будет использовать ее и в принципиально раз­личных ситуациях.

Большинство людей имеют опыт любовных пере­живаний. Так, опрошенные У. Кепхартом сту­денты влюблялись в среднем шесть-семь раз, из них два раза, по выражению респондентов, серьезно. Око­ло половины испытуемых были, хотя бы раз, влюб­лены в двух людей одновременно. В рамках такой инт тенсивности существует, однако, большое разнообра­зие: есть люди с экстраординарно большим роман­тическим опытом, но есть и такие, которые не испы­тывали чувства любви никогда. Есть, по-видимому, определенные личностные особенности, которые спо­собствуют тому, что, говоря языком двухкомпонент­ной модели, люди в разной степени склонны интер­претировать происходящее с ними как любовь.

Долгое время в психологии была популярна мысль . о том, что склонность к любви должна быть связана с выраженностью патопсихологических свойств (ос­нованием для таких гипотез служили представления о любви как о манифестации слабости и дефицитар-ности субъекта — подробнее об этом будет сказано ниже).

Однако факты опровергли такие представления. Например, в работе У. Кепхарта было показано, что ни уровень влюбленности в момент исследования, ни число романов, ни романтические установки не обнаружили в своих средних значениях связи с пато­логическими чертами личности. Крайние же значе­ния этих характеристик, например очень большое число романов или полное их отсутствие, оказались связаны с недостаточным уровнем эмоциональной зрелости.

Наличие такой криволинейной взаимосвязи между интенсивностью романтического поведения, с одной стороны, и уровнем эмоциональной зрелости, с дру­гой, позволяет сделать вывод о том, что в ряде слу­чаев любовь действительно выполняет своего рода защитную функцию — об этом свидетельствует со­четание максимальной интенсивности романтической го синдрома и низкой эмоциональной зрелости. Од­нако, поскольку отсутствие любовного опыта у взрос­лого человека тоже сопровождается низкой эмоцио­нальной зрелостью, достигающей максимума лишь при его возрастании, можно предположить, что лю­бовные переживания являются не помехой, а необхо­димым условием высокого личностного развития.

Склонность к переживанию чувства любви ока­залась связанной с такими чертами, как уровень ро­мантизма и локус контроля, причем экстернальному локусу соответствуют большие значения романтиче­ского поведения; обнаружены и другие зависи­мости. Можно предположить, что связь между склон­ностью к любви и личностными характеристиками опосредуется представлениями людей о желательных и соответствующих их полу, возрасту и другим пара­метрам формах поведения. В проведенном исследовании связи отношения к себе и отношения к другим было обна­ружено, что высокая самооценка сочетается с высо-коинтенсивным романтическим поведением у муж­чин и с низкоинтенсивным — у женщин. Это можно объяснить тем, что нормативный образ “настоящего мужчины” требует значительно большей романтиче­ской активности, чем вообще менее определенный сте­реотип “настоящей женщины”.

Мы рассматривали сейчас личностные корреляты склонности к романтическому поведению. Вопрос же о личностной предрасположенности к сильным и глу­боким любовным переживаниям (склонность к ро­мантическому поведению и способность к глубоким переживаниям — вещи, разумеется, разные) стоит особо. Здесь фактических данных очень мало. Общепринятой является та точка зрения, что высокий уровень принятия себя обеспечивает возможность любви;

к другому человеку. Как говорил 3. Фрейд, “либидо, или либидо “я”, кажется нам боль­шим резервуаром, из которого высылаются привязан­ности к объектам и в который они снова возвраща­ются”. Именно в отношении к самому себе отта­чивается то искусство любви, о котором говорил Э. Фромм.

Явно недостаточны пока и знания того, какие качества делают человека привлекательным не в крат­ковременных (вопрос об этом мы подробно обсужда­ли ранее), а в долговременных любовных отноше­ниях. Есть основания предполагать, что главными детерминантами выступают здесь не отдельные лич­ностные свойства объекта, а его интегральные характеристики, такие, как уровень психического здоровья, самопринятие, компетентность и т. д.

Такая зависимость, кстати, заставляет предпола­гать наличие одной закономерности, с трудом, к со­жалению, поддающейся экспериментальной провер­ке. Субъект с благополучно развивающимися эмо­циональными отношениями получает подтверждение своей самооценке, и общий уровень принятия себя у него возрастает. Это делает его в глазах других лю­дей более привлекательным как партнера в любовных отношениях. Однако сам он в данный момент к ус­тановлению новых эмоциональных связей не склонен. С другой стороны, в период распада близких отноше­ний субъект особенно заинтересован в новой любви, но из-за падения уровня самопринятия вследствие неудач в сфере эмоциональных отношений он становится менее привлекательным. . Привлекательность максимальна, когда она “не нужна”, и минимальна в тот момент, когда потребность в ней выражена на­иболее остро. Интересно, что в большинстве фильмов и литературных произведений о любви описывается иная ситуация — привлекательный герой “свободен” от каких-либо привязанностей и потому готов к ус­тановлению эмоциональных отношений с незнакомым или мало знакомым ему ранее человеком.