Равное избирательное право (один человек – один голос) дано гражданам не потому, что они одинаково совершенны и преданны общественным идеалам. Просто любые способы отбора «достой­ных» подразумевают наличие отбирающих и знание ими точных мерок совершенства. Есть группы, которые обладают правом от­бора: это судьи в спортивных состязаниях, ученые советы по при­суждению научных степеней, экспертные комиссии по присуж­дению воинских и иных званий. Но все они осуществляют част­ный отбор, и несогласие с ними можно высказать, обращаясь в суд или к общественному мнению. А как опротестовать неправильные действия специалистов «по общественному благу»? Прерогатива защищать общественное благо может быть в распоряжении толь­ко у всего общества. В этих условиях общество постоянно вступает в конфликты с бюрократическим аппаратом. Вебер эффективность бюрократии связывал с тем, что она способна использовать высококлассных специалистов (функциональный принцип) и выстраивать систе­му их подчинения (иерархический принцип). Бюрократия долж­на быть нейтральной в разрешении всех конфликтных ситуаций, подведомственных ей: пользоваться формальной системой правил; реагировать не на лица и интересы спорящих, а на обоснованность их аргументов; не извлекать никакой выгоды для себя при при­нятии любого решения. Короче говоря, строго соблюдая правила и законы, служить «делу, а не лицам», не быть продажной. Но даже математика XX века осознала, что не бывает абсолютно точ­ного знания. Согласно теореме Геделя, любая математическая си­стема сталкивается с утверждениями, по поводу которых она не может решить: ложные они или истинные. А что говорить о запу­танной социальной жизни? Любые законы имеют «щели» и «дыры», и бюрократия, естественно, будет их использовать в свою пользу. Регулирование конфликта общества с бюрократией идет в нескольких направлениях.

У бюрократии принципиально иной правовой статус, чем у граждан.

Гражданин имеет право делать все, что не запрещено законом. Поэтому потенциально возможные действия гражданина нельзя исчерпать никаким списком. Чиновник же, наоборот, имеет право делать только то, что установлено законным образом. Действия чинов­ника могут быть перечислены списком его полномочий.

Из распоряжения бюрократии нужно изъять максимальное количество собственности, передав ее в частные руки. Только тог­да бюрократическое воровство сократится. Как можно большее количество опекаемой бюрократией собственности должно быть под контролем общества. Документы в запертых архивах, карти­ны в закрытых запасниках музеев пострадают значительно боль­ше от краж и подлогов чиновников, чем от любопытства любите­лей истории или живописи, от свежего воздуха или солнечных лучей. Любой член общества, пользующийся государственной соб­ственностью, проверяет ее состояние значительно лучше, чем го­сударственная инвентаризационная комиссия. Действия бюрок­ратии могут быть обжалованы в судебном порядке. Контроль над ней ставит избранный всенародно законодательный орган. Ее дей­ствия обсуждают свободные средства массовой информации.

Столь же устойчивым является конфликт по поводу полити­ческой компетентности граждан. Одним кажется, что механичес­ки подсчитанное большинство голосов само по себе содержит ре­шение поставленных проблем («народ не ошибается»). Другие больше доверяют ответственности и компетентности политичес­кой элиты. Популисты апеллируют к количественному аспекту демократии, а элитисты – к качественному. Американский соци­олог Антони Обершелл в книге «Социальный конфликт и соци­альные движения» так описывает борьбу двух тенденций в аме­риканской политике: «Внутри американской демократической политической тради­ции, основанной на идеалах политического равенства и принципах народного суверенитета и правления большинства, всегда существо­вала и будет существовать – и, скорее всего, будет существовать всегда – напряженность между элитистской (Гамильтоновской) и популистской (Джефферсоновской) ориентациями. Действительно, каким образом предпочтения большинства народа могут быть пре­вращены в закон? Те, кто не доверяет народной мудрости, и те, кто, напротив, не доверяют мотивам народных избранников и хотят минимизировать неравенства, являющиеся результатом политичес­кой дифференциации граждан, предпочитают различные формы структурной организации претворения демократических принципов в жизнь. Популисты считают, что законодатели – это необходимое зло и они должны быть лишь исполнителями народной воли. Элити­сты рассматривают законодателей в качестве полезного посредника между предрассудками общественного мнения и формированием об­щественной политики. Популисты выступают за частные и прямые выборы, имея в виду, что первичные выборы проверяют влияние партийных боссов, действующих группами и объединение. Они ис­пользуют референдум как противовес влиянию законодателей. Эли­тисты находятся в оппозиции к этим институтам. Распространение элитизма подрывает демократию в пользу олигархии. А распростра­нение популизма вполне может способствовать установлению дик­татуры и подавлению прав меньшинства нетерпеливым большин­ством. Успех демократической традиции в значительной мере осно­вывается на противоречиях и напряженности, существующих между этими двумя конфликтующими ориентациями .»

Конфликт этот имеет достаточно глубокую основу. Одна сторо­на симпатизирует просвещенному меньшинству, другая — здраво­мыслящему большинству. Изысканный интеллект просвещенного меньшинства может сотворить заумный и нереальный план или, что еще хуже, направить свои силы на укрепление власти этих ум­ственных аристократов (породить олигархию). Здравый же смысл большинства рискует оказаться слишком грубым инструментом для решения тонких политических проблем и толкнуть на упрощен­ный вариант. А при последующей неудаче большинство может про­сто склониться к диктатуре.

Фрейду принадлежит мысль, что здравая идея говорит спо­койно и негромко, но стойко и целенаправленно. В шуме мирс­кой суеты к ней прислушиваются не сразу, но со временем она обретает все больше сторонников. Идея демократии обрела свою первую жизнь в Древней Греции. Свободный житель греческого города-государства (полиса) был владельцем земельного участ­ка, семьянином, гражданином и воином. Как собственник зем­ли он являлся ответственным за дело хозяином. Как гражданин он принимал участие в управлении государством и выработке его законов, принимаемых народным собранием. Как воин он был самым последовательным защитником своего очага и своего го­сударства. Таких граждан в Афинах было около 20 тысяч, а на­селение всего полиса исчислялось 100 тысячами. В современном крупном городе один район имеет больше жителей. Но эта ма­ленькая Греция стала матерью европейской культуры и колыбе­лью демократических идеалов. По Европе прошли железные им­перские легионы Рима, орды Атиллы и Алариха, наемники ве­ликих католических монархов; прошествовали крестовые походы и прокатились погромные религиозные войны. Но ого­нек греческой демократии не затухал. Он пламенел в городах-республиках средневековой Италии, породив дух Возрождения; разгорелся в скромной по размерам, но мужественной Голлан­дии; а затем в англо-американской политической системе стал светочем современной цивилизации.