Заключение

Марк Твен быстро получил славу первого юмориста Америки, и слава эта с течением времени крепла и ширилась, но в то время мало кто заметил, что твеновский юмор изменялся. Его ранние рассказы, «Простаки за границей», книга невадских очерков «Налегке» (1872), напи­санный в соавторстве с Ч.Д. Уорнером роман «Позолоченный век» (1873), произведения, относящие к жанру коме­дийной прозы - новеллы «Мои часы», «Журнали­стика в Теннесси» закрепили за их авто­ром репутацию блестящего, хотя и беззлобного остроумца. Но впереди еще «Приключе­ний Тома Сойера», которые завершат первый период творчества Твена и изменят мнение читателей о нем.

Репутация Марка Твена как легкого юмориста, как мы можем увидеть, проанализировав все, что писалось о его произведениях выше, основана на поверхностном вос­приятии ранних твеновских книг. Сам же Твен был убежден, что в литературе нельзя быть только юмористом - необходимо «и учить, и проповедовать». Говоря это, он подразумевал, что комическое произведе­ние художественно состоятельно лишь при условии, что содержит в себе целостный образ мира и выражает определенный взгляд на жизнь. В раннем творчестве Твена эго условие выполнено.

За немногими исключениями, его первые книги подчинены па­родийной установке, а предметом пародии оказывается все без­жизненное, косное, ходульное, вся умозрительная, «книжная» сло­весность с ее непременным разграничением явлений действитель­ности на «достойные» и «недостойные» изображения, с ее омерт­вевшими пропорциями драматического и смешного, патетики и обыденности, непосредственности и чистой условности. Твен ниспровергает каноны романтической эстетики, подчас вступая в прямой споре такими ее приверженцами, как В. Скотт и Дж. Ф. Купер, но обычно предпочитая пародирование— откровенное или скрытое.

Его пародийная тональность оказывается знаком смены ро­мантизма новой, реалистической художественной системой. Ран­нее творчество Твена становится решающим звеном этого перехо­да: литература вбирает в себя обширнейшую область «низмен­ной» действительности—прежде всего повседневность фронтира и провинции,- причем осваивает этот материал в формах народ­ной смеховой культуры или особенно тесно с нею связанной газет­ной юмористики Дальнего Запада. С помощью Твена происходит подлинный худо­жественный переворот.

Бурлеск, шарж, фарс, гротеск, нелепица, материализация ме­тафоры и другие характерные черты смеховой культуры амери­канского народа под пером Твена впервые становятся не только достоянием литературы, но и фундаментом поэтики утверждаю­щегося реализма. «Антилитературность» моло­дого Твена, его подчеркнутая непочтительность к художествен­ным авторитетам, к любым правилам, по которым создается «на­стоящее» искусство, как и язвительные насмешки над европейской цивилизацией - все это в конечном сче­те порождалось близостью писателя тому мироощущению, кото­рое отличало широкие народные массы и было особенно живучим на фронтире. Вместе с тем сарказм Твена несет в себе мощный заряд опти­мизма. Еще не поколеблена его вера в особую историческую мис­сию Америки как земного святилища для рядового человека, как образец истинной демократии, которая создает великую культу­ру, не оглядываясь на предшествующий опыт человечества.

Исторически объяснимые верования и иллюзии, укоренив­шиеся в народном сознании, обретают в Твене самого талантли­вого выразителя. Но под знаком постепенно нарастающего сомне­ния в обоснованности этих чаяний пройдет вся остальная его творческая жизнь. Бурная жизнерадостность его первых книг в итоге сме­нится мизантропическими настроениями, столь сильными в по­смертно опубликованной повести-притче «Таинственный незнако­мец» (The Mysterious Stranger, 1916).